Расчленёнка в клоачечной

В начале ноября российская гуманитарная наука оказалась в центре общественного внимания. Лучше бы ей, наверное, и дальше было оставаться в тени, поскольку поводы для внимания были самыми неприятными. Профессор Высшей школы экономики, филолог Гасан Гусейнов назвал русский язык «клоачным», категорически отказался извиняться даже после требования вузовского совета по этике, а вокруг развернулась массовая кампания поддержки статусными либералами его провокационных высказываний. В Петербурге доцент СПбГУ, историк-наполеонист Олег Соколов убил и расчленил свою аспирантку и близкую подругу.

Русофобия Гусейнова и поддерживающих его лиц новостью не является. Когда Денис Драгунский, Лев Рубинштейн, Людмила Улицкая, Виктор Шендерович и прочие «писатели» в кавычках и без подписывают коллективное обращение в поддержку высказываний о «клоачном» языке, это не удивляет. Скорее, напротив, поразительно, сколь небольшим оказался круг вписавшихся за Гусейнова.

Заодно «писатели» решили вековую проблему нашей литературоведческой терминологии. Давно уже многих филологов мучил вопрос, как именовать литературу, создаваемую формально на русском языке, но людьми нерусскими и антирусскими не только по происхождению, но и по самосознанию, агрессивно ненавидящими всё русское. Называть это русской литературой и русскими писателями глупо. Пытались использовать термин «русскоязычные». Однако русофобы очень обижались: мол, с Пушкиным мы на короткой ноге, это только вы, ватники, нам не нравитесь, всякий, кто называет нас «русскоязычными», — антисемит. И вдруг клиенты сами себе подобрали точнейшее определение: они — клоачноязычные. «Клоачноязычная писательница Улицкая получила Шнобелевскую премию», «Произведения Дмитрия Быкова являются классикой клоачноязычной литературы», «Добротный клоачный юмор Шендеровича».

Проблема с казусом Гусейнова, однако, не столько в том, что это — тысяча первый клоачный русофоб «новиопского» происхождения, ненавидящий «эту страну», её народ и язык, сколько в том, что этот человек получает зарплату из нашего с вами кармана, живёт за наши с вами деньги и считает это абсолютно нормальным. Если в начале ХХ века «боровшиеся с режимом» профессора хотя бы считали нужным в знак протеста уходить в отставку, то теперь борцы с русскими «в знак протеста» остаются сидеть на нашей с вами шее дальше, присосавшись к бюджету, как пиявки.

Высшая школа экономики — не частный вуз. Это один из крупнейших государственных вузов, учреждённый правительством и привлекающий себе всё новое и новое бюджетное финансирование, как напрямую, так и через госзаказ на экспертизу и целевые проекты. Этот вуз влияет на стратегические решения — от ЕГЭ до пенсионной реформы. В этом вузе создали себе синекуру на случай отставки чиновники либерального крыла правительства. В общем-то, получилась абсолютно коррупционная схема: чиновники отваливают «Вышке» миллиарды рублей, с тем чтобы потом самим идти туда преподавать и получать зарплату в качестве своего рода отката.

Фото: Aleksei Golovanov / Shutterstock.com

И вот выясняется, что преподаватели и студенты этого блатного заведения ощущают себя настоящей новой элитой, что выражается не в стремлении овладевать знаниями и заботиться об улучшении положения общества, а прежде всего в культивировании презрения к «этой стране» и к нам с вами как к «быдлу».

Говорят, что русофобским контингентом преподавательский и студенческий состав «Вышки» не ограничивается. Есть в этой среде и молодые русские националисты, и стопроцентные «ватники». Однако разве они делают погоду и являются лицом этого вуза? Пока на то не похоже. «Мейнстримом» стал как раз Гусейнов.

Очень неприятно ощущать, что через полтора-два десятилетия ключевые решения в стране будут принимать те, кто вырос в атмосфере «клоачечной». Окажется, что сегодняшняя битва навальнят и Росгвардии на улицах Москвы — это битва полицейских с теми, кто будет отдавать им политические приказы через 15-20 лет. И тут может быть два выхода. Либо «Вышка», что называется, вернётся в Россию, интегрируется со страной, либо её надо дезинтегрировать с бюджетом. Выбирайте.

Мрачнее всего то, что эта «клоачечная» происходит на фоне деградации других вузов, о чём в очередной раз напомнила кошмарная история с убийством, совершённом знаменитым историком Соколовым.

В данном случае имеет место констелляция самых разных факторов. Несомненно, это был человек со странностями, одержимый властолюбием и настоящим «наполеонизмом», а не только интересом к наполеоновской эпохе. Также очевидно давнее тяготение к насилию — достаточно вспомнить информацию о том, что десять лет назад другая молоденькая девушка жаловалась на Соколова и совершаемые им жестокости в полицию, но хода делу не дали.

Имел место и психологический фактор, связанный с обычным для нашей интеллигенции «клоачечным» национальным отчуждением. Последние годы жизни превратились для Соколова в непрерывную борьбу с псевдоисториком Понасенковым в связи с вопросом о том, кто у кого сплагиатил концепцию начала войны 1812 года.

Сущность этой концепции состояла в обвинении в развязывании войны российской стороны, в частности — лично императора Александра I. Мол, это не Наполеон напал на Россию, а Россия напала на Наполеона, а со стороны Бонапарта имела место «превентивная война». П. В. Мультатули справедливо назвал этот подход, созданный, конечно, не Соколовым и не Понасенковым, а самой наполеоновской пропагандой, «Ледокол для Наполеона», сравнив с известной теорией изменника Резуна, касающейся Великой Отечественной войны. «О. Соколов создаёт образ России — варвара и агрессора, противостоящего "культурной", "передовой" наполеоновской Европе», — отметил историк.

Невозможно не увидеть в этом от начала и до конца пронизанном достоевскими мотивами преступлении ещё и отражение духа лакея Смердякова: «В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с...» Убийцей, напомню, в «Братьях Карамазовых» оказался именно Смердяков.

Так вот, случилось, так сказать, занятие по экспериментальному наполеоноведению. Профессор Соколов, считавший себя перерождением Наполеона, продвигал идею, что нападение Наполеона на Россию было следствием провокаций императора Александра и представляло собой, в сущности, самооборону со стороны Бонапарта. И сей профессор, убив и расчленив слабую женщину, которую перед этим избивал, утверждал затем в суде, что это она напала на него с ножом, и он действовал из «соображений самообороны», всадив в неё несколько пуль из декорированного под старинный пистолет обреза. Параллелизмом этих случаев теория самообороны Бонапарта была доказательно опровергнута — доцент не объективно изучил политику Александра I и Наполеона, а спроецировал на них собственный подход к жизни.

Закономерно, впрочем, что и у Наполеона-расчленителя образовалась армия фанатов, пытающаяся доказать, что он ни в чём не виноват, либо что речь шла о нервном срыве, спровоцированном поведением жертвы, — начинаются попытки очернения имени убитой девушки… Поистине нравственная невменяемость любой сектантской тусовки не имеет границ.

Однако списать всё только на психопатическое состояние самого Соколова и на губительное влияние отвратительных идей, которые он пропагандировал, нельзя. Дело явно не только в этом. Достаточно посмотреть на видео с Соколовым, которые показывал и Гоблин, и Жуков, чтобы убедиться — с января 2018-го по октябрь 2019-го Соколов превратился из вальяжного учёного в персонажа, у которого явно и откровенно не всё в порядке с нервной системой. Отчасти дело в борьбе с Понасенковым. Но нельзя не отметить совпадение этой деградации с реформаторским погромом СПбГУ. Старейший университет России перестраивается как раз по модели «Вышки», и описать происходящее иначе как погромом исторической науки в Северной столице попросту невозможно.

Доцент СПбГУ Олег Соколов (в центре). Фото: Пётр Ковалёв/ТАСС

Истфак СПбГУ едва не закрыли, сохранив только после протестов студентов. Но жизнь преподавателей превратили в кошмар: замена очных лекций так называемыми онлайн-курсами, погоня за рейтингами публикаций в западных журналах (имеющих понятно какую идеологию) и за числом полученных грантов. Отстающих отчисляют как не прошедших переаттестацию, несмотря на объективные научные заслуги. Страдают учёные практики — археологи и этнографы, у которых число публикаций по объективным причинам всегда меньше. Поощряется студенческое доносительство на преподавателей, причём вплоть до «порекомендовал слишком редкую книгу» и «недостаточно приветливо смотрел».

Конечно, в этой ситуации есть своя вина и у факультета. Соколова, несмотря на поступавшие на него жалобы, держали во многом как «медиазвезду», повышавшую престиж заведения, в котором он работает. Но сама такая погоня за звёздами и культовыми фигурами — тоже обратная сторона реформаторского безумия и попыток хоть как-то от него защититься. В погоне за «эффективностью» задача университета по подготовке серьёзного исследователя, подвижника науки и адекватного человека ушла куда-то на задний план.

Всё это — плоды бездумного чиновничье-либерального реформаторства. А дело Соколова может спровоцировать очередной эпизод чиновничьего погрома университетской истории. То есть от наихудшего петербургская историческая наука перейдёт к ещё худшему. Реформаторское безумие нагнетает криминальный психоз, психоз увеличивает степень реформаторского безумия.

И запретами тут дело не поправишь. Самое опасное, что сейчас может случиться, — это новая волна запретительства. Некоторые уже договорились до того, что во всём виноваты реконструкторские клубы, у истоков которых в России стоял Соколов. Возникли попытки дискредитировать реконструкторов — мол, и любовь к переодеванию ненормальна, и желание ходить с оружием до добра не доводит. На самом деле реконструкторское движение за последние четверть века сыграло огромную роль в восстановлении нашей национальной памяти и самосознания, в адекватном воспитании большого количества людей, готовых защищать Родину, в том числе и там, куда страна не может официально послать войска. Использовать преступление Соколова для нападок на реконструкторов — преступно и аморально.

Наше образование зависает между русофобами и психопатами, и вопрос о том, куда пойти учиться, становится всё более насущным.