Эдуард Бояков: «Я был заражён романтизмом девяностых»

Эдуард Бояков – один из самых ярких деятелей современной русской культуры – рассказал телеканалу «Царьград», как интеллигентные мальчики в 90-е начинали бизнес по-ковбойски, в какие духовные практики заносило «тучными нулевыми», почему режиссёра интересует Ходорковский, которого тюрьма, казалось бы, могла сделать человеком; за что нужно благодарить Путина, почему не прав Шекспир и с кем на самом деле необходимо вести священную войну.

Первые эстетические университеты: погранслужба и дедовщина

Царьград: Эдуард Владиславович, какими были 1970-е и 80-е годы в вашей жизни и в какой момент вы были сражены театром навсегда?

Эдуард Бояков: Любовь к театру зародилась ещё в школе, когда моя учительница организовала театральную студию. Я жил в Дагестане, в таком мультикультурном пространстве, с очень сложным этническим составом, с постоянным пересечением разных религий, разных культур, разных исторических бэкграундов. А русский язык был чем-то объединяющим.

Я вспоминаю эти потрясающие опыты, когда мы, дагестанские пацаны, надевали камзолы, туфли с пряжками и пытались изобразить из себя героев Марка Твена, например. Это было очень здорово и, конечно, запустило во мне некие процессы.

Первым моим эстетическим университетом были армейские друзья. Я служил в пограничных войсках. Так получилось, что и на заставе, и в пограничном отряде, где я нёс службу в оркестре, вокруг меня оказались очень образованные, яркие люди. Два потрясающих друга: один – гениальный джазовый музыкант, второй – молодой учёный из Сибири, классический русский умник, фотограф. И это было наше счастье, потому что армейскому фотографу полагалась отдельная лаборатория.

Внутри этой очень непростой службы, которая была связана и с огромными физическими нагрузками, и с дедовщиной, нас спасали стихи: Вознесенский, Ахмадулина, Тарковский, Пушкин. Бродский появился позже.

Эдуард Бояков: в детстве, в армии, на сцене. Фото из личного архива.

Дедовщине сопротивлялись втроём, потому что мы были пацаны такие, не податливые. Рваный ритм армейской службы не позволял жить в академическом формате, долго беседовать, читать большие романы. Но я помню наши дискуссии, например о том же Достоевском, которые дали мне очень многое.

Поэтому, когда я поступил в университет, приехав в Воронеж после армии, я сразу оказался в театре. В Воронеже в то время работали очень интересные режиссёры. Студенческий билет давал возможность льготного железнодорожного проезда, и каждые субботу-воскресенье я старался либо в Петербурге, либо в Москве попасть на концерт. Ленинградская филармония, Мариинский театр, балеты Петипа, Эрмитаж. В Москве – «Таганка», «Ленком». Это были мои первые театры.

90-е: хулиган с серьгой в ухе примеряет костюм нефтетрейдера

Ц: Если бы вы захотели написать пьесу или роман о 90-х годах, какие сюжеты бы выбрали и путь каких героев интересно было бы проанализировать?

Э. Б.: Девяностые – невероятно важное время. Мы ещё даже не начали об этом серьёзно думать и осмыслять. О 90-х мы знаем намного меньше, чем о 1937-м или о 1917-м. Когда началась перестройка, случились 1991-92 годы и та самая «шоковая терапия», я – преподаватель Воронежского университета – стал получать зарплату в размере 3-4 долларов. А у меня уже дочь, которую я даже ни в школу, ни в поликлинику не мог устроить. Было понятно, что произошло что-то революционное, кардинальное. Мне 28 лет. И это очень важная точка, когда человек оказывается в ситуации первого большого поступка.

Страна менялась кардинально, и мне нужно было совершать какие-то поступки, чтобы не попасть в разрез с течением времени. Я выбрал бизнес. Так получилось, благодаря хорошему университетскому образованию и театральному опыту, я уже побывал завлитом в театре. А с другой стороны – молодость, оторванность такая. Были невероятные сделки, касающиеся клиринговой валюты, например. Индия, единственная страна, которая отдавала долги России, оформленные ещё во времена СССР. И вот эти скачки рубля, появление конвертации, а с другой стороны – какие-то отношения на уровне государств. Надо было как-то организовать эти огромные важнейшие потоки. Мы занимались тем, без чего страна не совершила бы этого перехода.

Фото: www.globallookpress.com

Наверное, вам тяжело мне поверить, но так получилось, что наши дела были совершенно лишены какого-то бандитизма. Я ни в коем случае не говорю, что у кого-то этого не было. Конечно, было. Об этом говорят огромные кладбища в Тамбове или Екатеринбурге – это ой-ой-ой какие документы эпохи.

Но был ещё вот такой концептуально-режиссёрский переход. Гайдар, Авен и все эти ребята издали документы, которые разрешили любому субъекту вести экономическую деятельность. А как эти документы работают? Непонятно. Мы совершенно по-ковбойски действовали. Берём кредит, выигрываем аукцион, приходим в эту высоченную башню на Смоленке. Там был не только МИД, но еще и Министерство внешнеэкономической деятельности и все эти организации, которые занимались экспортом стратегически важных товаров, в том числе «Союзнефтьэкспорт».

И вот эти люди с лондонскими запонками... А нефтяной бизнес – это все-таки белая кость такая, это вершина мирового трейдинга. И вот эти люди – и со стороны Индии, и со стороны Лондона, и бывшие советские – не понимают, как действовать в этой стране. Им нужны были мы, хулиганы с серёжкой в ухе, которые приходили и говорили: давайте мы попробуем вот так сделать, с этими договориться. И начинались какие-то процессы. Так получилось, что мы с друзьями придумали фактически первую сделку по экспорту сырой нефти из России за рубеж негосударственной компанией.

Ц: Ходорковский у вас научился?

Э. Б.: Можно сказать так. Мы брали кредит в банке «Менатеп», и «Юкос» – компания, созданная Ходорковским, – начинался с нашей сделки. Это правда. Ходорковский как герой 90-х – это потрясающий пример. Я его наблюдал, так получилось, многие годы. И то, что сейчас с ним происходит, – это имеет отношение к очень серьёзной пьесе. Может, я сейчас обижу кого-то, но скажу: когда он сидел в тюрьме и писал свои письма, я видел человека, у которого идёт очень серьёзный духовный процесс. И я ему верил. Я верил в его внутреннюю работу.

Но стоило ему выйти из тюрьмы, это оказался…. Я не понимаю, что произошло. Думаю, что всё-таки среда повлияла. Тюрьма даёт настоящую систему координат. Я общался со священниками, которые его исповедовали, и они не сомневались, что это человек духовного пути. Я помню его первые интервью, когда он вышел, – они были невероятные. Он выглядел совершенно по-другому. Но прошло несколько месяцев, и появляется какое-то интервью из Швейцарии, где он говорит как кукла. И в его словах нет ни логики, ни любви к родине, ни того опыта, который был. Может, он ещё возвратится к тому состоянию. Но мне, конечно, интересен этот человек. Он очень неоднозначен.

Многие из олигархов пытались стране помочь, пытались найти ответ, куда надо развиваться народу. Другое дело, что они заблуждались. А кто не ошибался? Вот этот романтизм 90-х годов – это общее место, и я, конечно, был им заражён. Не буду этого скрывать. Другое дело, что к концу 90-х мне уже становилось понятно, что за этим фасадом очень много грязи и искусственности. И большое европейское искусство – это же бесконечная критика западного общества. Так зачем мы тогда должны стремиться к этому миру, который так активно себя разрушает? Мы должны спасать себя. Может, этим мы и Европе поможем.

Так уже не раз было: путь России – давать уроки другим. И думать о 90-х тоже нужно с позиции того, что мы совершили очень важный переход.

Был бы моложе – поехал бы в Донбасс

Я много раз говорил, что, слава богу, большой крови не случилось, как в Югославии. Я говорил это до 2014 года много раз. И моя главная благодарность, которую я испытываю к Путину, касается того, что удалось избежать кавказской войны. Как человек, родившийся в Дагестане, я понимаю, что там могло бы быть, если бы это всё полыхнуло. Это было очень близко к такой войне, которая могла бы принести нам невероятные ужасы. Но мы смогли этого избежать, и я долго думал, что пронесло. Но потом случился Донбасс. И то, что происходит в Донецке, в Луганске, – это за гранью моего понимания.

Захар Прилепин. Фото: www.globallookpress.com

Я каждый день об этом думаю и каждый день испытываю очень сильную боль из-за того, что люди живут очень близко к войне. Что может сделать художник? Мой друг Захар Прилепин создал батальон и пошёл воевать. Он выдающийся писатель. Да, он художник, но он спецназовец. Если бы я был моложе, я, конечно, думал бы о том, чтобы поехать туда в этом качестве.

Но и художник много может сделать. Мы делали поэтические спектакли в Донецке по потрясающим текстам донецких поэтов. Этим мы тоже совершаем что-то важное. Я верю в эту возможность.

Ц: В результате духовных поисков двухтысячных годов многие наши соотечественники, попробовав различные практики, пришли к православию. Как это у вас происходило?

Э. Б.: Священная война есть и у православных, и у мусульман, и у евреев. И мусульмане, в частности великие суфии, очень много говорили, что эта священная война должна происходить внутри человека. Это война с бесами, которые живут внутри. Главный джихад, он – внутри, и только если мы этого врага победим, если здесь очистимся, тогда у нас будут какие-то шансы, чтобы нас не убили в духовном плане.

Когда мы оказываемся в миру, в пространстве урбанистических, гламурных и прочих практик, которых было много в начале 2000-х годов: нефть 120, денег много, всё весело, – очень многие люди пережили возможность духовного кризиса, в хорошем смысле.

Что со мной лично происходило в это время – я не хотел бы говорить подробно, но это были важнейшие события в жизни, связанные с семьёй, с обретением отца, с пониманием того, что такое семья. Раньше я думал, что любовью к искусству можно заменить вообще всё. Но оказалось, что театр и игра – это не главное и не единственное в жизни. Мир – это не театр. Шекспир не прав. Люди – это актёры плюс что-то ещё кроме актёрства. Есть качества, которые не должны мериться нашими талантами принять ту или иную личину. Есть вещи вечные, божественные, и это не игра. Бог – это не игра.

Здание МХАТ имени Горького на Тверском бульваре. Фото: www.globallookpress.com

МХАТ в новом сезоне – уникальный творческий кластер

Ц: В новом сезоне вы анонсировали любопытные премьеры. Почему нам обязательно нужно посмотреть и реставрированную «Синюю птицу», и другие премьеры?

Э. Б.: На днях разговаривали с Нютой Федермессер, которая руководит огромными проектами, связанными с хосписами по всей стране. Говорили с ней о том, насколько «Синяя птица» – это пьеса про те состояния, те вопросы, которые дети, оказавшиеся в хосписе, должны знать, верить в это. Это религиозная притча.

К Новому году будем делать «Снежную королеву», но в старом классическом переводе, где строчки из Евангелия являются частью этой сказки. Это евангельская, духовная притча.

Сергей Пускепалис поставил «Последний срок» по Распутину, и это история про то вечное, что живёт в нашем народе, что прорастает сквозь любую грязь, сквозь бандитов, циников, продажных бюрократов, запутавшихся торговцев и банкиров. Есть вечное, божественное, радостное качество, обращённое к солнцу, к Христу. И Распутин, конечно, об этом. И про это мы будем делать каждый свой спектакль. Я верю, что можно создать театр про это, что можно собрать тысячи людей на спектакли, которые будут основаны на философии духовного подвига, радости, преображения и победы.

Ц: Какие события нас ожидают в рамках проекта «Русский художественный союз»?

Э. Б.: РХС – тоже очень важный наш проект. Мы рады, что под его эгидой в Железноводске только что очень успешно прошёл международный кинофестиваль. Также мы подготовили несколько интересных региональных обзоров: в Переяславле скоро выйдет с нашим грифом исторический путеводитель по важным ключевым местам этого чудесного города. В Екатеринбурге будет опубликован наш большой доклад «Екатеринбургский пульс». Это культурная среда и культурная политика города – исследование культурной матрицы Екатеринбурга. В августе пройдёт фестиваль «Традиция», который мы также запускали с Русским художественным союзом.

Вот в этом пространстве, в котором мы с вами сейчас находимся (здание МХАТ имени М. Горького), через несколько месяцев будет совсем другая жизнь. Все эти стены будут совершенно другими, с современными мультимедийными возможностями, со множеством выставок и лекций. Театр с сентября будет открыт с раннего утра. Здесь будет огромное количество молодёжи, вкусного кофе, хороших книг, интересных выставок, встреч с музыкантами, философами, поэтами... И мы заживём жизнью уникального, нового творческого кластера.