Сергей Михеев: Бухгалтеры из девяностых не способны управлять Россией

Константин Малофеев: Здравствуйте, Сергей Александрович.

Сергей Михеев: Здравствуйте.

К.М.: Разговаривать мы будем о Русской мечте, о нашем будущем, как будет выглядеть государство будущего. Каким вы его видите?

С.М.: Я не знаю, каким оно будет, но могу рассказать о том, каким оно должно быть, на мой взгляд. Мне кажется, что ограничиваться теми задачами, которые для нас были актуальны в конце девяностых – начале «нулевых», уже сейчас невозможно. Да, мы с трудом, но более или менее выкарабкались из 90-х. Но, к сожалению, мы находимся по-прежнему в ситуации преодоления огромного количества негативных событий, явлений в нашей истории, может быть, даже катастрофического масштаба. И пока всё еще наощупь пытаемся найти какие-то магистральные направления. То ли нам надо заниматься только экономикой, и всё, что Россия, должно быть про деньги. То ли наоборот – надо про это забыть, вернуться назад в Советский Союз. Я считаю, что ни то, ни другое реальным задачам, которые стоят перед страной, не соответствует.

К.М.: А что соответствует?

С.М.: Россия не способна жить как бизнес-проект, который во внутренней логике своей что-то выбрасывает, как неликвид, а что-то, что приносит прибыль и доход, ставит во главу угла. Я думаю, что бессмысленно мечтать о каком-то возвращении Советского Союза, просто потому что слишком большое количество издержек привело в том числе ко всему тому, что с ним случилось.

Для русских Россия – это, в первую очередь, их способ существования в историческом процессе. Когда мы говорим про то, что Россия – это цивилизация, я считаю, что это важно и с точки зрения осознания того, что Россия – это некий ковчег для русского народа. Иначе как здесь, иначе как в этом виде русский народ в историческом процессе больше нигде не существовал и существовать, скорее всего, не сможет. Отказавшись от идеи, что мы – отдельная цивилизация, которая в этом корабле плывёт, и который её сохраняет в истории, мы обречены на гибель. Возврат ответственности всех за сохранность этого корабля – и людей, и власти, и тех, кто считает себя элитой, – вот это одна из первоочередных задач, которая стоит перед всеми нами.

К.М.: На ваш взгляд, элиты насколько это осознают?

Константин Малофеев. Фото: Телеканал «Царьград»

С.М.: Я думаю, что, к сожалению, в очень небольшой степени. И вопрос, опять же, – кого называть элитой? Давайте скажем честно, что 90-е годы на поверхность вынесли тех, кто очень примитивно понимаемый успех возвёл в рамки единственного критерия элитарности. На мой лично взгляд, элита – это те, кто готов, во-первых, с ответственностью отнестись к судьбе народа и судьбе государства; во-вторых, отнестись к этому с любовью. Если вы готовы применить творческое усилие, не просто там бухгалтерию на калькуляторе, бездумный перенос чьих-то моделей на нашу почву, но при этом – ответственно относясь к стране, к людям, относясь к ним с любовью, – вот тогда вы элита. А не то что вас занесло наверх, просто потому что вы где-то какие-то подняли деньги или заняли какой-то пост. Этого слишком мало для того, чтобы войти в историю как элита страны.

Поэтому, когда вы спрашиваете, насколько элита осознаёт задачу, о которой я говорю, тогда у меня встречный тезис: а насколько вообще эта элита является элитой? Та часть, которая в своей практической ежедневной деятельности применяет подобные принципы – эти люди и являются элитой. К сожалению, сейчас таких всё-таки меньшинство.

Среди тех людей, которые на сегодняшний день Россией управляют или считают себя элитой, мне кажется, очень много сектантски не верящих. То есть у них есть сектантское убеждение, что Россия – неправильная страна. В прошлом она была неправильная, сейчас она неправильная. И в будущем она будет неправильной. Ее надо переделать, в очередной раз. У нас этих передельщиков в истории было большое количество. Теперь вот новые. Но это означает абсолютное неверие ни в свой народ, ни в его историю, ни в культуру, ни в его религиозные корни, ни в его будущее.

Есть другая часть, которая ничего, кроме денег, вообще видеть не хочет. То, что приносит деньги – эффективно. Такой бизнес-подход. Эти люди –они вненациональные, внерелигиозные, внекультурные. Такое псевдо-квазирелигиозное отношение. К сожалению, они заняли командные позиции. Начиная от каких-то примитивных бухгалтеров с бухгалтерским мышлением и с таким культивированием этого бухгалтерства, как якобы панацеи от всего. И заканчивая людьми, которые просто относятся к стране, как к неживой материи. Плюс ко всему, есть люди, убеждённые идеологически в том, что Россию надо переделать. К сожалению, таких людей достаточно много, в том числе среди тех, кто страной управляет, кто выдумывает те или иные реформы. От этого и соответствующие результаты.

Сергей Михеев. Фото: Телеканал «Царьград»

А если говорить о будущем, я сказал о ковчеге как о духовной модели. А если говорить о модели управленческой, мне кажется, что всё-таки надо идти от постановки задач и целей. Цель – сохранение цивилизационной идентичности, духовной, религиозной, культурной. Не надо пытаться быть дешевой копией пусть даже хорошей картины. Повторение всегда будет отставать от лидера. А что касается управленческих задач – постановка их во главу угла, а дальше выбор таких инструментов, которые достигают этих задач. Вопрос в том, чтобы они давали соответствующий результат, сберегая то, что уже существует. Бережно относясь к тому, что мы называем Россией.

К.М.: Вот ваша цитата, что для вас Великая Россия в этой земной жизни является главной целью и главным смыслом всего того, что вообще надо делать. Это вы про себя говорите. Если Великая Россия для вас такая цель, как вы ее описываете, какая эта Великая Россия будущего? Экономически понятно – про эффективность. А политически, что это?

С.М.: Я считаю, что попытка переноса на нашу почву так называемых демократических институтов по большому счету провалилась. Об этом неинтересно говорить, так сказать, многим это не нравится…

К.М.: Интересно, почему.

С.М.: Особенно думающей части, как они себя называют. На самом деле, давайте скажем честно: демократия провалилась.

К.М.: Я с вами согласен. Давайте расскажем читателям.

С.М.: Демократия, в том виде, в каком ее применяли в начале 90-х, привела к глубочайшему кризису. К локальным войнам, к большому количеству жертв, криминальной революции, распаду экономики, огромному количеству людей, которые просто были потеряны в этой жизни. Затем то, что существует сейчас – на мой взгляд, это достаточно странная модель, при которой мы имитируем демократические институты в ущерб тем целям и задачам, которые реально надо было бы выполнять. Грубо говоря, нам всем нахлобучили на голову эту шапку демократических институтов. И получается так, что процесс важнее цели. Надо постоянно имитировать выборы. Или парламентскую какую-то демократию. Надо вс` время показывать, что мы такие же, как на Западе, как в Америке, мы такие же, как в Европе. А зачем? Зачем мы должны все время кому-то что-то показывать?

Фото: vchal / Shutterstock.com

Мне кажется, демократия проваливается и в глобальном плане. Может быть, в Европе и в Америке – действительно, та демократия, которая у них есть, является органичным результатом их развития. Хотя и там можно спорить. Но возьмите весь остальной мир. На самом деле демократия не работает нигде, кроме нескольких стран Западной Европы и, может быть, Америки, причём там она тоже очень специфическая. Во всех странах Африки, Латинской Америки, Азии формально демократия. А кому она нужна? Если она не приносит ни людям счастье, ни странам не позволяет решать задачи. И очень часто приводит к кризисам. А также, ко всему прочему, является неким окном, через которое залезают во внутреннюю политику, внутренние дела различные внешние силы. А кто добивается успеха? Те, кто к этой демократии относятся очень скептически. Вот мы живем в такой период времени, когда Китай демонстрирует совершенно очевидные успехи. К китайской модели тоже есть много вопросов, я не считаю, что ее можно переносить в чистом виде в Россию, это невозможно. Не надо из себя строить ни европейцев, ни китайцев.

К.М.: А кто мы? Если не демократия, которая не подошла ни нам, ни другим странам в мире, кроме, как вы говорите, некоторых западных, да и то едва ли. То тогда что? Что тогда является русской формой правления?

С.М.: Всё-таки по поводу Китая я договорю и перейду к русской форме правления. Китай продемонстрировал попытку найти некое среднее арифметическое между а) тем, что они делают сами, б) теми моделями, из которых можно взять какой-то плюс и какие-то эффективные технологии, в) между тем, чем Китай был еще до появления Китайской Народной Республики. Потому что они свои корни и культуру очень активно интегрируют в современность. И на этом пути они пытаются найти какую-то оптимальную модель. Где-то она не работает, а где-то дает неплохие результаты. Нечто подобное было бы естественным и для большинства стран мира, не только для России. Необходимо творчески переосмыслить всё, что было до этого, и то, что происходит сейчас. И идти к созданию, действительно, органичной для нас модели, которую в двух словах описать невозможно. И здесь надо искать.

Фото: sevenke / Shutterstock.com

К.М.: Вот, мы сейчас с вами это делаем.

С.М.: России нужен новый проект, новая концепция. Она должна быть такой, которая будет бережно относиться к тому, что уже есть, не разрушая это, но при этом достаточно серьёзно изменяя.

К.М.: Вы сами назвали время правления Путина квазицарствованием. Это ни для кого не секрет, мы прекрасно знаем, что наши конституционные механизмы не всегда работают, а иногда всё происходит вовне их. Например, в них нет полпредов, нет Совета Безопасности – вообще, в конституционных механизмах. При этом мы понимаем, что это всё основано на личности одного человека. Это вы имели в виду, я так понимаю, под квазицарствованием. А как это транслировать дальше? Каким образом в будущее перенести эту удачную модель, которая сложилась при Путине, несмотря на то, что в Конституции многого нет из того, что сейчас работает?

Президент России Владимир Путин. Фото: Kremlin Pool / Globallookpress

С.М.: Что касается вообще царствования как такового, могу сказать, что русский народ тяготеет именно к этому. Так было всегда. К монархии он тяготеет. Вопрос только в том, что на данном конкретном историческом этапе, и на том, который прошел, и на том, который будет, как эта монархия реализуется? По большому счёту, свержение и убийство Николая Второго кончилось приходом тоже монарха, но тирана. Сталин был тираном и фактически монархом.

Мне кажется, это не вызывает никаких сомнений. Именно в этом секрет его популярности, в том числе и сейчас. Нет других никаких секретов. В нём увидели монарха, тиранического монарха. Но это монарх, а никакой не генеральный секретарь ВКП(б), а потом КПСС. Никакой партийной демократии там никогда не было. Мне кажется, надо быть ну очень странным человеком, чтобы утверждать, что там была демократия. Но именно поэтому он парадоксальным образом остается в памяти людей. И даже люди, которые проповедуют радикальные коммунистические убеждения сталинистского толка, мне кажется, сами себе боятся отдать отчёт в том, что в нём они увидели царя.

К.М.: Безусловно.

С.М.: В Сталине они увидели царя. И поэтому в том числе его форма правления у них вызывает такой пиетет. Хотя они и не помнят, как это было, потому что на самом деле это было достаточно страшно. Но тем не менее именно к этому пришли вскоре после свержения Николая Второго, которого многие считали слишком мягким. Вам слишком мягкий не понравился – получите сверхжёсткого. И не плачьте по этому поводу. То, что он был монарх – это совершенно точно. Интересно, что даже Бориса Ельцина, который, мне кажется, ничего, кроме как разрушать, делать не умел, всё равно воспринимали как царя, и он себя периодически так и позиционировал.

Иосиф Сталин. Фото: Scherl / Globallookpress

Когда Путину приписывают некое тоже квазицарствование, я думаю, что в опредёленной степени люди правы. Тут даже не вопрос фигуры Путина конкретно, а то, о чём я говорил в начале. Некий архетип, основывающийся на историческом опыте, показывает одну простую вещь. Именно в такой форме правления, когда государство выполняет очень серьёзные патерналистские функции, когда люди ему доверяют, но при этом могут с него много и требовать. А патернализм что такое – доверяют, как отцу, по большому счёту. И оно (государство) относится по-отечески к людям. Это именно то, что у русского народа заложено как идеал. Хочется честных отношений с государством. Хочется, чтобы государство относилось к вам по-отечески. А вы будете к нему относиться тоже с той точки зрения, что вы разделяете ответственность за общую судьбу.

Вот это, как мне кажется, русской душе больше всего резонирует. То есть честные отношения. Да, мы готовы, если надо, и терпеть, и страдать. Но и вы вместе с нами терпите и страдайте. Вы понимаете, за что это, и наши отношения с вами честные. Возможно ли это в идеальном формате в реальных условиях – думаю, что нет, и никогда это не было возможно. Но можно понять, что именно такой принцип может осенять всё то, что происходит и происходило в России.

Я считаю, что именно такое ощущение исторически свойственно русским. И не только русским, но и многим другим народам, которые Россию населяют. Потому что именно такой русский народ, который был хребтом России, вызывал уважение. А русский народ, который как песок рассыпается, который не знает, как ему еще развлечься, ищет постоянно всё новых и новых развлечений – он уважения ни у кого не вызывает.

Посмотрите, например, на корни многих наших межнациональных конфликтов, они в чём? В том, что русских перестали уважать. Потому что русские перестали быть русскими. И русское государство в значительной степени перестало быть таким, каким оно было когда-то, каким оно должно быть. Во-первых, оно стало слабее; во-вторых, рыхлее; в-третьих, непонятнее. Когда, например, верховная власть говорит, что надо Россию развивать, развивая несколько кластеров, а остальное пусть горит синим огнем – то и отношение соответствующее. Если вы, русские, не бережете свою страну, с чего вы взяли, что ее будут беречь другие? С чего вы взяли, что вас будут уважать другие национальности? А это, между прочим, одна из причин многих межнациональных напряженностей. Когда в отсутствие русской воли другие начинают действовать более агрессивно. Даже, может быть, просто понимая, что нет тех, кого раньше они уважали, и тех, с кем раньше можно было считаться. Их больше нет. Или их стало очень мало. Или непонятно, о чём с ними разговаривать. Вот это, мне кажется, крайне важно понять. Хотят ли это понять люди, которые находятся во власти, – я не знаю, кто-то, может, понимает. Но пока я вижу, что большинство все-таки ориентируются на достаточно простые, примитивные бухгалтерские модели, пытаясь управлять Россией, как Голландией. Например, та же самая кластеризация – давайте всех сгоним в один город. Ну, так можно управлять, может быть, Бельгией, или Данией, или Голландией. А Россией так управлять нельзя. Потому что это тупик и путь к дальнейшему разрушению, к катастрофе.

К.М.: Русскому народу нужен царь, как вы говорите, русской душе нужен. А олигархам нужен монарх?

С.М.: Что касается олигархов, я думаю, что людям, глобалистски ориентированным, подобная модель крайне не нравится. По одной простой причине. Она, хотите вы, не хотите – она заставляет вас работать на Россию, в рамках её национального суверенитета. Подавляющее число олигархов на сегодня ориентированы на глобалистские вненациональные, внесуверенные модели. В этом смысле они дополняют некий мировой олигархический, или правящий, класс, для которого вообще национальный суверенитет – это пережиток. Они считают, что он мешает делать деньги.

Он действительно мешает делать деньги, кстати говоря. Вопрос только в том, кому он мешает делать деньги, и каковы издержки всего этого. Им это мешает делать деньги, и они, в принципе, готовы пожертвовать нашей с вами страной, нашей с вами культурой, нашей с вами цивилизацией, да и всеми другими, ради того чтобы им легче было делать деньги. Осчастливят ли они нас при этом? Насколько я понимаю – нет. И, кроме всего прочего, мне кажется, само понятие о счастье у них совершенно другое. Поэтому многие наши олигархи, находясь именно вот в этой глобалистской парадигме, к такому ходу событий относятся негативно. Другое дело, что сейчас они помалкивают по этому поводу. А когда-то они говорили вполне откровенно. Но в случае ослабления центральной власти, какой-то дестабилизации ситуации, я уверен, что очень быстро проявятся те, кто все эти годы молчал, но копил такую злобу внутри себя.

К.М.: Спасибо за беседу, Сергей Александрович. Я приглашаю вас участвовать в разработке Русской мечты. Я вижу, что у вас много вопросов – а это то, что нужно. Потому что, только задавая вопросы, можно искать ответы. Еще раз вас благодарю. И хочу напомнить нашим зрителям и читателям, что мы мечтали о будущем России с Сергеем Михеевым – публицистом, обозревателем и мыслителем, для которого Великая Россия – смысл земного существования. Спасибо.

С.М.: Спасибо вам.