Михалков ударил в набат: Запад поставил под контроль наши образование и науку

Наиболее громко на тему засилья западной наукометрии ударил в набат декан факультета управления и политики МГИМО, доктор политических наук Генри Сардарян. В Общественной палате, на круглом столе с чудовищно скучным названием "Публикационная активность вузов гуманитарных направлений: обеспечение национальных интересов в условиях глобализации" молодой профессор подчеркнул:

Именно западные наукометрические базы данных являются главным критерием министерской оценки эффективности университетов России.

Самыми пострадавшими оказываются гуманитарные факультеты. Редакции англоязычных журналов с высоким "импакт-фактором" (численный показатель цитируемости статей, опубликованных в журнале) требуют от публикаторов "толерантных" тем и определённых идеологических подходов. При этом многие направления работы национальной науки в этих изданиях не котируются.

Хочешь публиковаться – пиши о "гендерных вопросах" и о том, какая ужасная страна Россия. Научным языком, понятное дело,

– процитировал Сардаряна Михалков. И поставил закономерный вопрос: а как это сочетается с курсом на суверенное развитие страны и сохранение традиционных ценностей?

Через Хирши к звёздам

Здесь требуется некоторый ликбез. Сама тема наукометрии, то есть цифровой оценки эффективности работы учёных весьма обширна. Дискуссии о правомерности наукометрии и её критериях составляют многие тома. Упрощая, скажем так: руководству государства или корпорации хочется знать, насколько эффективно тратятся деньги на науку: кто персонально и институционально лидер, а кто – аутсайдер. Примерно как модный ныне критерий для персонала – KPI (ключевые показатели эффективности). Но если на выходе у науки зачастую нет готового "продукта" (он может появиться лишь через десятилетия), то таковым стали считать научные публикации.

Следом, разумеется, возник вопрос: каковы критерии качества этих публикаций? В СССР разрабатывалась своя система наукометрии, но "менеджеры демократии" отбросили советский опыт, взяв "продвинутую" западную англосаксонскую модель. В ней оформились две центровые базы данных – Scopus (владелец – британско-голландская издательская группа RELX plc) и интернет-платформа Web of Science (WoS), принадлежащая американской компании Clarivate Analytics.

В рамках этой модели и возникло понятие "импакт-фактора" журналов, а все научные издания были поделены в зависимости от этого фактора на "квартили", где доминируют англоязычные издания. Также был придуман пресловутый "индекс Хирша" – якобы исчерпывающий маркер продуктивности отдельного учёного, научного коллектива или страны в целом, основанный на интегральном показателе количества публикаций и их цитирования.

Публикуйся или умри

Внедрение этой системы для оценки деятельности отечественных учёных и научных институтов привело к предсказуемым результатам. Поскольку от публикаций начали напрямую зависеть финансирование организаций и зарплата сотрудников, спрос немедленно породил предложение: возник уродливый "рынок услуг". Расплодились фирмы-посредники, в прейскурант которых входят перевод, правильное оформление статьи, а то и "публикация под ключ". Закрутилась карусель покупок чужих статей, вернулись в нашу жизнь плагиат и принуждение к соавторству. Научные организации начали закладывать в бюджет приобретение авторства и премии за публикации сотрудников в "высокоимпактных" западных журналах. А среди учёных возникла грустная шутка: "Не померяться ли нам хиршами?"

А ведь многие западные учёные и целые национальные академии уже давно протестуют против подобного рейтингобесия. Они справедливо указывают, что устоявшаяся система публикаций не продвигает, а тормозит науку: новаторскому направлению в рецензируемые журналы пробиться практически невозможно – ведь автору не на что ссылаться.

Многих возмущает и другая сторона вопроса: зацикленность на двух англосаксонских рейтингах, когда давно сформирована отечественная альтернатива: РИНЦ (Российский индекс научного цитирования), в который входит созданный Российской академией наук RSCI – Russian Science Citation Index. Это помимо огромного перечня рецензируемых журналов Высшей аттестационной комиссии (ВАК), который, впрочем, справедливо критикуют за всеядность.

Но кто мешает усовершенствовать эту систему, вложить средства в качественную русскую наукометрию, а не платить ежегодно бешеные деньги западным издателям, которые к тому же норовят влиять на идеологию публикаций? В такую национальную систему вполне могут быть интегрированы "КиберЛенинка", и "Национальная электронная библиотека" (НЭБ). Видимо, кто-то или что-то таки мешает.

Сперва – "Скопус", лекции – потом

Наиболее ядовитой и абсурдной ситуация становится применительно к вузам, а особенно – к гуманитарным направлениям. В комментарии "Первому русскому" Генри Сардарян отметил, что Scopus до сих пор входит в ключевые критерии эффективности русских университетов:

От публикаций в "Скопусе" зависят и дополнительное финансирование вузов, и оценка эффективности руководства. Разумеется, каждый университет начинает вводить эти критерии для своего профессорско-преподавательского состава. Чтобы избраться и переизбраться, преподаватели вынуждены гнаться за публикациями в этой системе. Так, британская частная компания фактически определяет кадровую политику в наших университетах. Известны и темы, на которые нужно писать статьи, чтобы их приняли в первую очередь. Они до боли знакомы: от роли "новых гендеров" в современном социуме до проблем "меньшинств" и мигрантов – прямо по такой повестке.

К сказанному Сардаряном стоит добавить, что погоня за регулярными публикациями неминуемо отрывает преподавателя от подготовки к собственно преподаванию – впрочем, как и учёного от исследований. Сегодня они оказались на одной "платформе", поскольку науку у нас решили по американскому образцу перенести в вузы.

Но зачем вузовским профессорам именно Scopus? Дело в том, что наши высокоумные чиновники поставили вузам задачу войти в топ ежегодного рейтинга мировых университетов QS, разработанного британской компанией Quacquarelli Symonds. А он включает как значимый фактор успеха число международных цитирований научных публикаций университета на одного сотрудника. Есть там и другие параметры – например, доля иностранцев в научно-преподавательском составе и в общем числе студентов. С этим, правда, у нас проблем меньше: квоты для граждан Средней Азии постепенно растут.

Создатель рейтинга QS Нунцио Квакварелли регулярно посещает Россию и наблюдает, в правильном ли направлении движутся наши вузы. Так, три года назад на Международном форуме QS Worldwide в Российском университете дружбы народов (РУДН) Квакварелли призывал углубить "интернационализацию российских университетов", что поможет "поддерживать контакт с работодателями из разных стран".

Получается, основная задача наших вузов – поставлять "адаптированных" работников зарубежным работодателям, то есть за собственный счёт ускорить "утечку мозгов"? Особенно пикантно, что Россия, по свидетельству Сардаряна, "одна из немногих стран в мире, которые перед собой ставят цель роста именно в данном рейтинге". По некоторым данным, наши университеты потратили уже около 90 млрд рублей на продвижение в топ QS. Уместно спросить: на кого работаете, господа?

Зачем русской школе PISA?

Рейтингобесие захватило не только науку и высшее образование в России. С начала нулевых наших школьников и школы рейтингуют с помощью трёх международных систем тестирования. Это PIRLSS (Progress in International Reading Literacy Study) – тест для младшеклассников на чтение и понимание текстов, TIMSS (Trends in Mathematics and Science Study) – исследование естественнонаучной грамотности на 4-м и 8-м годах обучения, и PISA (Programme for International Student Assessment) – тестирование "функциональной грамотности" и умения применять знания на практике для 15-летних.

Особенно много вопросов у экспертов вызывает последняя программа, разработанная Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) со штаб-квартирой в Париже. Если TIMSS и PIRLS во многом совпадают с содержанием учебных программ соответствующих классов русской школы и, можно сказать, проверяют полученные знания, то PISA кардинально выбивается из нашей системы обучения. Задача этого исследования – проверить, как школы прививают детям так называемую "экономическую грамотность" для оптимального "функционирования в современном обществе". Например, в 2018 году в тематике тестов была проверка неких "глобальных компетенций".

Что характерно: если по первым двум системам тестирования школьников Россия стабильно находится в десятке наиболее "грамотных" стран, то по PISAнским критериям занимает 30-ю строчку – ниже Латвии, согласно тестированию 2018 года (следующий рейтинг, за 2019-21 гг., будет опубликован в конце 2022 года). И вот чиновники от образования, озабоченно охая, ставят "насущную задачу" – догнать и перегнать. Для чего надо трансформировать учебную программу по международным рекомендациям, протестировать дополнительно учителей и много чего ещё.

Простой вопрос "на фига козе баян?" остаётся безответным. Не лучше ли разрабатывать собственную систему мониторинга образования, чем привлекать заёмные? Не лучше ли собственными силами заняться исследованием проблем в тех же школах, принять меры к улучшению национальной педагогики? В частности, к возвращению в неё не формально, для галочки – под требование президента, а продуманно – воспитательного компонента, которому западные рейтинги внимания не уделяют?

Здесь, как и вузовской сфере, кто-то упорно толкает русское образование на мутные дорожки, с которых и думающие "западники" давно хотят сойти. Знают ли в нашем Минпросвете, что ещё в 2014 году газета Washington Post опубликовала открытое письмо "учёных и школьных активистов со всего мира" директору программы PISA Андреасу Шлейхеру, в котором выражается обеспокоенность "негативными последствиями рейтинга PISA"?

Авторы подчёркивают, что упрощённая форма проверки через тестирование толкает государства на принятие "краткосрочных решений" для быстрого поднятия страны в рейтинге. Но эти решения могут быть "пагубными". В письме также указывается, что PISA просто убирает из повестки трудноизмеримые аспекты образования, такие как художественное развитие, гражданская позиция учеников, их моральные принципы. Упор делается на формирование быстро ориентирующегося субъекта (и объекта) тотального рыночного потребления. Интересно, что авторы письма прямо говорят, что такая направленность PISA "работает на интересы коммерческих компаний, с которыми у ОЭСР заключены соглашения".

И опять всплывает вопрос: кому у нас выгодна эта чужая игра?

Что с того?

Запад (не в географическом, а в идеологическом смысле) давно разработал – и продолжает это делать – всеобъемлющие системы вовлечения стран и народов в свою орбиту влияния. Через "независимые" международные организации и частные НКО по миру раскинута плотная сеть "программ сотрудничества", "гуманитарных инициатив".

Под внешне вполне благородными и политически нейтральными направлениями деятельности умно проложена система кодировки сознания, направления государственных организаций и социальных институтов на нужные рельсы. Инструментами выступают и навязываемая методология, и даже тезаурус – система терминов. Там, где нельзя обойтись интеллектуальными "чарами", применяется коммерческая мотивация ключевых персон и институтов обрабатываемых стран.

Плод такой деятельности с виду может быть симпатичен и даже приятен при первых укусах. Да только внутри – горечь потери национальной идентичности, позор управления извне при внешнем суверенитете. В области образования (ключевой для будущего страны) эти экспортные "яблочки", несомненно, горчат. Не пора ли уже взращивать собственный запущенный сад? А одновременно – как следует проредить команду "садовников"?