Красный угол с Еленой Шаройкиной. В гостях Юрий Грымов
Наш гость считает, что национальное достояние России – культура. Именно поэтому он экранизирует только хорошую литературу. У многих его имя ассоциируется с девяностыми. А между тем, режиссер театра и кино, академик рекламы, создал уникальную православную энциклопедию. Почетный гость «Красного угла» – Юрий Грымов
Юрий Вячеславович Грымов – российский режиссёр, сценарист, продюсер.
Первопроходец российской рекламной киноиндустрии. Начиная с 1980-х годов, работал со многими звездами эстрады, федеральными политиками и известными предпринимателями. Одним из первых в нашей стране начал снимать социальную рекламу.
В 1998 году фильмом «Му-Му» дебютировал как режиссёр полнометражного художественного кино.
Лауреат премии Президента России в области образования. Имеет множество российских и международных кинематографических и телевизионных наград.
Поддержал воссоединение Крыма с Россией.
В 2015 году реализовал проект интернет-поисковика «Рублёв», нацеленного на помощь всем желающим познакомиться с миром православной культуры. В качестве генерального режиссёра участвовал в запуске телеканала «Царьград».
С декабря 2016 года – художественный руководитель Московского драматического театра «Модерн».
Считает главным оружием России – ее культуру, а себя – прежде всего «русским и православным, а уже потом режиссером и продюсером».
Женат, воспитал дочь.
Елена Шаройкина: Юрий, здравствуйте. Сегодня вы почетный гость программы «Красный угол» и телеканала Царьград.
Хотела начать нашу беседу с самого начала. А начало, наверное, для вашего творчества – это девяностые. Девяностые вас вынесли как на серфе, как на волне – и для многих вы являетесь символом: Юрий Грымов как символ девяностых. А для вас девяностые какими вспоминаются?
Юрий Грымов: Они вспоминаются прекрасными потому что, во-первых, я был молодым – это думаю самое важное, самое интересное, ну и потом время было такое, которое совсем отличается от сегодняшнего времени, потому что мы все в тот период могли всё.
Е.Ш.: Это время свободы было или вседозволенности?
Ю.Г.: Это как понимать – для кого-то это была вседозволенность, для кого-то возможность страну разделить, попилить ее, уничтожить, стать теперь богатыми людьми и всех убеждать, что они суперменеджеры. Да какие они менеджеры? Они просто распилили то, что создано…
Е.Ш.: Эффективно.
Ю.Г.: Ну эффективно распилили – ну ребят, о чем вы вообще говорите?
Е.Ш.: А для страны – что это был вообще за период?
Ю.Г.: Он был, наверное, естественный, потому что та система координат, которая существовала, советское правительство, Советский Союз – он уже не мог существовать в том качестве, он должен был как-то модернизироваться. Вся эта история с Горбачевым, которая случилась, потом появился Ельцин, который, к великому сожалению, не смог развить – как я считаю – страну как всем хотелось, особенно второй срок. Но опять – я же единица, маленькая единица. Гражданин, коренной москвич – я видел, как все это происходило, я занимался рекламой Ельцина, присутствовал иногда в штабе, я делал компанию «Голосуй или проиграешь!». Но, сегодня я уже по-другому смотрю на те времена – понятно, что мы же задним умом-то умнее.
Е.Ш.: Ну а сегодня Ельцина вы бы выбирали в новые президенты?
Ю.Г.: Нет, конечно. Потому что не сохранилось…
Е.Ш.: Тогда бы вы были за коммунистов? Вот если верни сейчас вас в 1990-е с этим пониманием?
Ю.Г.: Если ставить так жестко вопрос, то я бы коммунистов тоже не выбирал бы. Я чуть-чуть жил при этой системе, много читал о том, как это все было, вспоминая опять того же Сталина, но мне казалось, что не надо было заигрывать Горбачеву в свое время перед Западом, совершенно не надо было это делать. Понятно, что Горбачев, как выяснилось, простил много долгов, почему все и любили его. Горби – Горби – неплохо: вы кому-то должны, и вдруг все прощается. Естественно любовь возникает. Мне это не понравилось.
Сегодняшнее – если перекинуть на сегодня, когда вроде бы мир от нас отворачивается, вводят санкции, звучат жесткие заявления против России – я скажу, что это отчасти плохо. Но почему так произошло? Вдруг Россия стала заявлять свою позицию: мы против террористов. У нас такая позиция. У нас президент не дирижирует, пьяный, оркестром, ну не было таких случаев в последнее время, я не знал. А раньше это было нормой – ну, подвыпивший президент. Или странный тот же Хрущев или совершенно невнятный Брежнев, вы понимаете – да? Я не идеализирую – очень важный момент – я не идеализирую сегодня происходящее в стране, но Запад который по-другому взглянул на нас и сказал: что они хотят? Мы заявляем свою позицию в ООН всевозможными шагами. Это раздражает очень многих.
Е.Ш.: Но и мы по сравнению с 1990-ми по-другому смотрим сейчас на Запад.
Ю.Г.: Конечно. Абсолютно. Возвращаясь опять к тому периоду 1990-х с Ельциным – нельзя было так идеализировать Америку. Она была очень идеализирована, что у них совершенная система, правосудие и так далее. Господа, если бы у нас была тюрьма Гуантанамо – у нас в России – вы знаете, что нас сейчас бы уничтожили, нашу страну? Какая-то есть тюрьма, где на её территории сидят какие-то не осужденные люди. В России это невозможно было бы, вы понимаете, невозможно – нас бы съели бы с потрохами.
Е.Ш.: Хорошо, я бы хотела подвести небольшие итоги. Итак, Советский Союз. Сейчас вы понимает, что в этой системе было много, и даже сожалеете, что Советский Союз распался – или нет?
Ю.Г.: Я сожалею о том, о Советском Союзе как едином целом – это было прекрасно.
Е.Ш.: Советский Союз, как империя?
Ю.Г.: Да, как империя. Это доказал, между прочим, Евросоюз, который взял и объединил все в одну историю. А мы вместо того чтобы сохранить всю эту богатейшую страну с разностью культур, веры, взяли и всем потихонечку отдали, подписали договор в Беловежской Пуще – и всё. И наши друзья, они же братьям назывались, «братья» – повернулись к нам, мягко говоря, низом спины.
Е.Ш.: Итак, если говорить о 90-х, о достаточно важном периоде вашей жизни то вы понимаете, что для страны это был разрушительный период?
Ю.Г.: Он был упущен, и поэтому стал разрушительным. Он был естественным – в 1985 году, в 90-е, но он был упущен, поэтому разрушил страну. Он не вышел логично. Кстати, я побывал недавно в Ельцин-центре в Екатеринбурге. Очень странные впечатления…
Е.Ш.: Какие?
Ю.Г.: Очень странные. Тяжелые. Я не ожидал, что это такого размера, я не ожидал, что это так роскошно. Я не ожидал, что это так дорого. Я не ожидал, что это так креативно.
Все это превращено в шоу. Такой Диснейлэнд про становление страны – или про разрушение страны – кто под каким углом смотрит. Мне было крайне тяжело, особенно мне не понравился один зал. Я даже хотел выложить у себя в фейсбуке, может быть, я как-нибудь найду повод и выложу. Там есть один зал, на котором висят плазменные панели вертикально. И в ритме на разных экранах появляются люди – Федор Бондарчук, Газманов, Верник и другие, которые радостно читают Конституцию. Шоу! Конституция – это очень важный закон, то есть, практически, святой закон для цивилизованного государства.
Давайте представим, что будут вот так весело читать французы. Свою Конституцию, которая тоже омыта кровью – понимаете, то есть, историю? Так, радостно – «Закон номер один – права ...» – меня это как-то удивило…
Е.Ш.: Неприятно удивило?
Ю.Г.: Неприятно удивило. Ну и конечно вся эта роскошь… Думаю, что самый главный экспонат в этом музее - это таблички, на которых написано, кто финансировал музей…
Е.Ш.: Видимо много табличек, если так роскошно все?
Ю.Г.: Да,– там таблички с известными именами: Усманов, Дерипаска, Абрамович…
Е.Ш.: Это люди тоже состоялись в 90-е годы?
Ю.Г.: Да, и пожертвовали на такой «храм»…
Там есть много и хорошего, туда приходят люди из Екатеринбурга, там есть кинотеатр очень приятный – там есть хорошее. Но меня удивило, что как можно историю, которую я очень хорошо знаю, превратить в это.
Там есть два стенда, на которых нет, ладно, ни моей фамилии, кто я такой, но там были художники, которые делали все эти кампании, «Ельцина в президенты», «Голосуй или проиграешь» – это все было и там нет маразма, который тоже был. И я рад, что я его как-то приостановил на штабе. Рассказать? Когда в штабе как-то обсуждали рекламные кампании, мы предлагали кампании «Ельцин – наш президент» и «Голосуй или проиграешь» – и вдруг я прихожу на штаб, и там лежат предложения творческие, как рекламировать выборы 1996 года. Я сейчас не преувеличиваю. И там был написан такой билборд, большие плакаты – белый фон и черным: «ЕБН 96». Вот ЕБН-то и случился…
Причем хочу сказать в защиту, я критикую, но при этом знаю, как люди искренне делали кампанию. И даже дочь Ельцина - Татьяна Дьяченко - очень переживала не потому, что она дочь, она ярко участвовала в этой кампании, помогала, советовала – это было правда!
Америка
Е.Ш.: А если все-таки вернуться к Америке. Вы в ряде своих интервью достаточно негативно высказываетесь об Америке – как о причине терроризма во всем мире, вы говорите о том, что «я согласен с теми обвинениям, когда говорят, что в этом все-таки виновата Америка».
Ю.Г.: Понимаете, я, наверное, так жестко не говорю, но я же тоже какие-то факты соединяю – причины и следствия. Я же даже помню эти передачи – по телевизору и не только в России, но и вообще в мире – когда кто-то держал в руках пробирку и говорил что в Ираке - атомное оружие.
Е.Ш.: Химическое оружие?
Ю.Г.: Атомное оружие и химическое оружие – якобы, там где-то под землей. И была жидкость такая полу-голубая, и призыв ввести войска, навести порядок – но не нашли же ничего?
Е.Ш.: Да, и это чудовищно.
Ю.Г.: Они же по диагонали прошли, они же рыли, они же уничтожили национальную самоидентификацию общества. Они пытаются навязать свой уклад жизни. И из-за этого возникает то, что мы сегодня называем терроризмом. Люди не хотят так жить. Я об этом снимал фильм «Чужие», когда у меня в картине одна американка говорила, что «они дикие люди, они не хотя есть ложками, они едят руками». Но если их дед ел руками, и это вкусно, есть руками? Этот момент меня всегда удивлял, как Америка лихо с этим разбиралась. Я же работал в Америке чуть-чуть, был в разных качествах там: и туристом, и работником, и я имею свое представление. Может, мое мнение ошибочно, как любое мнение одного человека. Но мне там несимпатично.
Я считаю, что Америка в сухом остатке для меня – это такой бизнес-план, то есть не страна с какой-то многолетней историей, потому что говорят, что Америка молодая страна – совсем молодая, совсем молодая... Я могу ошибиться, поправит меня кто-нибудь, по-моему, в 1976 году только разобрались с черным населением страны, что они вроде бы равны. В 1976 году были разговоры, и на этом уже была поставлена точка. Это когда было – это было недавно, и это молодая страна.
Е.Ш.: Как бизнес-проект - это же удачная страна?
Ю.Г.: Удачная. Это самая большая экономика мира, ведущая, я даже думаю…
Е.Ш.: Но это не только экономика большая – это большая идеология…
Ю.Г.: Идеология, большое влияние, но тут они немножко сейчас начали проигрывать. По миру стали проигрывать – по миру.
Е.Ш.: За счет большого негативного отношения к их стране? Или сломалось что-то в их системе?
Ю.Г.: Сломалось что-то. Ведь почему появился Трамп?
Е.Ш.: Почему?
Ю.Г.: У меня он вызывает много вопросов – внешне, но вы понимаете, что он сломал ситуацию собой, своим менталитетом. Он другой, он из другого теста… Посмотрите, что было раньше – переход от одного к другому, сын-отец, логичная Хиллари, которая должна была прийти. Согласны? Логичная?
Е.Ш.: Если смотреть глазами режиссера, то да, он говорит так – это неожиданный поворот в сценарии.
Ю.Г.: Вдруг появляется человек, из другого теста. С другим менталитетом – он такой «строитель», «я куплю все». Понимаете? Это совсем другой менталитет политика. И вдруг, а ее очень много, консервативной Америки, которая не хочет смотреть дальше своего носа…
Посмотрите, любые исследования той же Великой Отечественной войны. Скажем, «ребята, но не было же войны, эта гигантская война была в Европе – но она была мировая», а они вообще ни ухом, ни рылом. «Что это было?» – «Америка выиграла».
Е.Ш.: Америка глубоко убеждена, так работает их пропаганда.
Ю.Г.: Они историю своей страны учили по своим фильмам. Это все равно, что мы сейчас будем изучать историю нашей страны по нашим фильмам.
Е.Ш.: Это огромная сила Голливуда.
Ю.Г.: Это огромная сила бестолковщины, потому что есть понятие образования, есть понятие «гамбургский счет», когда знаете – «Ну, правда же что Россия выиграла Великую Отечественную войну»? Это правда, это факт.
Е.Ш.: При этом Голливуд все-таки завоевал весь мир.
Ю.Г.: Но Голливуд – не снимает американское кино. Голливуд снимает интернациональное кино. Это интернациональный бизнес, то есть он должен идти дальше за пределы Америки, Голливуд был с 30-х по 60-е годы – они снимали настоящее, великое американское кино, Потом решили границы расширять. Их цель Россия, сейчас, в меньшей степени, Европа, Китай – они стараются делать не американское кино, а удобное для всего мира.
Е.Ш.: Если мы сейчас будем говорить о понятии как геополитика кино, то можно сказать, что в чистом виде американского кино уже нет?
Ю.Г.: Нет, не найдете настоящего чистого американского кино – закончилось в семидесятых годах.
Е.Ш.: То есть Голливуд это уже не национальный проект, глобалистский?
Ю.Г.: Да, это глобалистский проект, потому что интересуют деньги, что, наверное, логично, это бизнес частный, это не государственный бизнес. Поэтому Америка начала терять свои позиции – она уже не отстаивает свои настоящие ценности, которые были еще в 1960-х годах. Помните: «Yes, sir» –и гордость Америки, и люди этим гордились, а сейчас все между струй.
Е.Ш.: Почему? Сейчас Америка отстаивает свои ценности. Я бы вот тут не согласилась.
Ю.Г.: В политике или в кино?
Е.Ш.: В кино – о том, как должен быть устроен мир. Все есть в американских фильмах, то есть в первую очередь - это толерантность.
Ю.Г.: Да и кстати – вот вы сейчас будете говорить про толерантность – я не толерантный человек.
Ценности
Е.Ш.: А что вы подразумеваете под этим, когда говорите, что вы не толерантный человек?
Ю.Г.: Потому что есть правда, традиции, история страны, где я живу, города, в котором я живу, в частности, Москвы. Я коренной москвич, есть определенные традиции. Если вы оказываетесь у меня в гостях, вы живете по традициям моего дома. Так принято.
Е.Ш.: В чужой монастырь со своим уставом…
Ю.Г.: Я к вам приезжаю в дом, в вашу страну и мне говорят – нельзя здесь ходить в шортах – и я не хожу в шортах правильно? Это не вопрос толерантности, я отношусь к этому по-другому. Я совсем недавно был в Японии. Это одно из моих больших потрясений после Африки. Я раньше думал, что для меня Африка - самая интересная. В Японии, если у вас есть татуировка, вас никуда не пустят. У моей дочери маленькая татуировочка на руке...
Е.Ш.: Ее не пустили куда-то?
Ю.Г.: Да. Спросили – вы что, якудза? Почему у вас тело разукрашено?
Потому что история Японии в том, что если вы рисуете себе на руках татуировки, значит вы бандит, или преступник. Вы заклеиваете скотчем татуировку, надеваете в спортзале закрытую одежду, но если у вас её увидят, к вам подойдет менеджер и скажет: «Извините, у нас так нельзя, вот вам деньги за вход в спортклуб – но без татуировок». Это не толерантно.
Я разделяю это позицию. Мне непонятно когда все, как оголтелые: парень с прекрасным рязанским лицом, широкий парень – и весь в кельтских рисунках. Вы видели таких?
Е.Ш.: Конечно.
Ю.Г.: Впечатляет?
Е.Ш.: Меня – не сильно.
Ю.Г.: У меня это удивление вызывает, но это не его дело. Мы так все сорвались, это же все пришло из Америки, а изначально все татуировки – практически все татуировки – это знаковые. Культовые татуировки или преступные – это же определенный шифр. Поэтому японцы говорят: «Нет. У нас так не принято». Если вы в Токио увидите человека с татуировками – он даже идет по городу очень странно. Знаете как? Человек, который в татуировках – понятно, что он якудза, это понятно совершенно, другие себя не разукрашивают – он идет как корабль, и все расступаются. Потому что никто не хочет связываться.
Е.Ш.: Кстати, насчет Японии – вам не кажется, что это вообще очень интересный проект, который сочетает в себе традиции сильнейшие, но и абсолютно современные технологии – такой ретрофутуристический?
Ю.Г.: На одном столе вы можете наблюдать XIV век и XXI. Это можно увидеть только в Японии. В Сингапуре не так. В Сингапуре в основном XXI век.
Е.Ш.: А если говорить о будничном укладе – я все-таки понимаю, вам нужны традиции, некоторые консервативные ценности?
Ю.Г.: Можно называть их консервативными традициями. Например, у нас в семье все знали, что у нас в воскресенье семейный обед. Ужин ты можешь провести с кем угодно, а обед ты должен провести со всей семьей. Ну как – это не плохо, ни хорошо – так принято.
Е.Ш.: У вас на сайте есть анкета, что нравится Юрию Грымову и что не нравится Юрию Грымову.
Ю.Г.: Я давно ее не пополнял. Это старая.
Е.Ш.: Ну, давайте я возьму все-таки оттуда кое-какие замечания. Там написано, что вам не нравится коммунизм и не нравится фашизм.
Ю.Г.: Да.
Е.Ш.: И сейчас вы говорите, что вам не нравится толерантность, а толерантность - это один из признаком либерального мира, в общем-то либерального устройства. Как вас можно определить? Кто вы по политическим взглядам? Если социализм не нравится?
Ю.Г. Может быть, я консерватор, я – консерватор, который базируется на демократических ценностях… Я как гражданин, я прежде всего гражданин, могу высказаться, что мне не нравится и что что-то не удобно. И что мне кажется, что что-то правильно. Я хочу, чтобы государство, которое существует – чиновники, которых мы выбираем – должны слышать свое общество. Слышать. По-другому не может быть. Иначе получается какой-то бред, на самом деле. Сейчас эти замечания немного работают, и реагируют на это какие-то политики.
Е.Ш.: То есть вы считаете, что сейчас власть слышит все-таки общество?
Ю.Г.: Конечно, ну слушайте можно на цифрах доказать? Что слышат. Поднимается скандал или идут какие-то активные письма, собираются подписи против кого-то или за кого-то, это все слышит власть, я в этом уверен, она сама об этом говорит. Вопрос реагирует она или не реагирует? Это следующий шаг, понимаете, следующий.
Е.Ш.: Вы сказали, что очень изменилась страна, по сравнению с 1990-ми. А какая она сейчас?
Ю.Г.: Больше консервативная страна. Слишком стало много разговоров про какой-то социальный лифт. Вы, наверное, слышали, да? Премьер-министр Медведев говорит про какой-то социальный лифт – а я не знаю, что за лифт такой. Ну, это наверное когда можно из Газпрома сразу в правительство попасть. Я не знаю, что это за лифт… Потому что нет лифта. Есть лестница, ступеньки. Вы идете по ступенькам. Потом – бац! И вы упали. Коленкой ударились. Встали и пошли хромая. Потом опять упали – скатились вниз. Потом опять пошли. Это ваша жизнь. Сегодня общество потребления победило. Это лестница не стоит, а лежит. Эта лестница лежит, и все идут по этой лестнице – но плоско. Потому что обсуждается диван – комфортный, некомфортный.
Есть фильм «Три сестры» – люди существуют, русские люди существуют – там нет разговора о стяжательстве, о деньгах. Они обсуждали, что нужно работать, а никто не говорит за сколько, никто не говорит, что это важно. То есть работа, как необходимость части общества быть полезным.
Приведу пример – я руковожу театром Модернъ, он находится в Басманном районе. Большое здание, у нас идут спектакли, приходят зрители, там много людей приходит, покупают билеты. Я подумал – было бы правильно, если я пойду к главе Басманного района – вы согласны? Театр на территории этого района находится… Я прихожу к главе Басманного района и говорю: «Чем мы можем быть вам полезны. Может быть, давайте с вами что-то вместе сделаем?» Я спрашиваю: «У вас есть какой-то интерес к нашему театру?» Он говорит: «У меня нет интереса к вашему театру. Вы мне не подчиняетесь, вы подчиняетесь министерству культуры Москвы. Мне – ничего не надо».
Стыдно и страшно – я объясню, почему. Я спросил у этого главы: «Я могу это цитировать?» Он говорит: «Да, конечно». Он даже не понимает, что я сказал.
В Москве всегда было такое правило у москвичей: ты живешь – это твой двор, и все делали совместно всем двором: теннисные столы, хоккейные площадки – все вместе. Почему это происходило? Потому что это твой дом, твой двор, твои знакомые из соседнего подъезда – все вместе. А мы – «Ну вот вы мне не подчиняетесь». Это катастрофа, господа. Не будет нормальной жизни в Басманном районе. Не будет.
Е.Ш.: Юрий, вы вообще достаточно жесткий авторитарный руководитель…
Ю.Г.: У меня нет другого выхода.
Владимир Путин
Е.Ш.: Да, но представьте себя на месте президента страны – у него ведь тоже нет. А каким вам видится Владимир Путин?
Ю.Г.: Не знаю, мы с ним не знакомы. Я знаю, что президент страны – но я с ним не знаком, для меня важно всегда вживую пообщаться, чтобы сделать выводы о человеке. Я тридцать с лишним лет работаю с людьми и у меня есть некие способности, о которых знают мои знакомые – я что-то чувствую и понимаю. Да, я почти лечу руками в принципе. Если я дотронусь до человека, то я информацию еще больше получу. Поэтому мне трудно говорить. Потому что любой политик – это, прежде всего личность, это человек. Через телевизор я это не понимаю…
Е.Ш.: Хорошо, спрошу по-другому. Если вы считаете, что некая авторитарность почти обязательно условие, чтобы вокруг был порядок. Как вы считаете, в России склонны к «твердой руке», чтобы твердая рука управляла страной?
Ю.Г.: В любом государстве люди склонны к порядку. Порядок это такое твердое отношение и к себе самому.
Да, часто руководитель может быть жестким. Приведу пример, который будет понятнее. Согласитесь, любое образование - это немножко насилие. Ну, немножко. Родители чуть-чуть вас заставляют. Все тома «Война и мир» – это большая работа, чтобы прочитать. Нас заставляют учителя. Общая аура страны заставляет – это надо прочитать, это великий писатель. И гений учителя, который грамотно нас туда подводи, и семья вам говорит прочитать… Но это же тяжело, значит, это насилие над маленьким человеком – заставить прочитать «Войну и мир». Поэтому как к этому относиться? Поэтому я себя «диктатором» не считаю – в театре «Модернъ» я отвечаю за все? Если вам, зрителям нахамят, я отвечаю. Если будут некачественные постановки: я отвечаю, я виноват. В буфете будет плохо пахнуть: я виноват, потому что я отвечаю за этих людей, значит, плохо подобрал коллектив. Так же, наверное, и президент.
Е.Ш.: Должна работать система – как вы считаете?
Ю.Г.: Эту систему надо построить!
Е.Ш.: Но есть в России демократическая система?
Ю.Г.: Я думаю что да: почитайте в Интернете, что пишут сегодня про власть – ну это же есть…
Е.Ш.: Вы демократию воспринимаете как некую свободу слова?
Ю.Г.: Свободу слова, прежде всего…
Е.Ш.: А Путина иногда обвиняют, что он несменяемый такой президент.
Ю.Г.: Говорю про себя – а я плохой избиратель. Я против вот такого выбора – висит портрет политика. Написано Иван Иванов, такой-то он и такой-то, и я должен за него голосовать. Я не знаю, я к этому не готов! Я за что? Чтобы элита выбирала президента, как это происходит в Швейцарии, как это происходило во времена Черчилля. Когда был коллапс в Англии, элита сидела и говорила: «Есть такой Черчилль… Очень тяжелый человек, неприятный человек – но умный». Но он умный – надо его поставить!
Е.Ш.: Вы, по сути, за византийскую систему выбора монарха.
Ю.Г.: Вы можете, как угодно называть, но я пришел к выводу, что я – плохой избиратель. Что я знаю про вот этого человека, прочитав четыре предложения? Ничего не знаю.
Е.Ш.: Ну хорошо, а кто эта элита тогда? Кто эти люди?
Ю.Г.: Элита – элита, во-первых, должна обновляться. Чтобы элита появлялась, она должна постоянно обновляться. Люди, которые ответственно относятся к своей стране, это профессиональные умники, большие головы. Понимаете? Большие головы, которые заботятся не о своем кошельке – а о стране, о городе, о районе, о подъезде. Они должны выбирать этих людей, а мы должны этим людям доверять.
Вот сейчас сидят люди, сейчас они на выборы пойдут, и будет написано: «Глава района такой-то». Кто этот человек? «Я наведу порядок!» Я не знаю этих людей! Я не понимаю, что они могут мне сделать! Если даже посмотреть на антропометрические данные… Ну, за кого мы голосуем? Из этого можно сделать выводы.
Вера
Е.Ш.: Юрий, как вы сами о себе сказали – вы сами о себе говорите так: Я в первую очередь русский и православный – а потом уже режиссер, продюсер и так далее. Вот вы когда формулируете так, что имеете в виду?
Ю.Г.: Я имею в виду самое ценное, что есть, то, что я ценю, что я понимаю в себе. Режиссер это так – ну, как-то – ну, так жизнь сложилась. Русский я по маме, по папе и так далее. Православный – я в здравом уме принял веру, где-то в тридцать лет решил и крестился. Не потому что все это делали. У меня были вопросы, мы много это обсуждали с товарищами. И это нормально, я к этому отношусь с уважением, жалею, что мои познания в Вере очень поверхностны, потому что надо тратить очень много времени на это…
Е.Ш.: Поэтому вы сделали «Рублев»?
Ю.Г.: В том числе и поэтому.
Е.Ш.: Это очень необычный проект православный поисковик.
Ю.Г.: Да, поисковик Рублев, скорее всего - это база данных по укладу и традициям – мы же невежды в Вере – у нас не хватает времени. Хотя надо найти время – и в школе надо с этим знакомить, причем широко. Я не говорю, что надо только православие – надо широко людям понимать, что это такое. Когда занимался живописью в детстве – вы понимаете что нельзя рисовать картины не во славу Богу? Надо рисовать картины только во славу Богу. Или во славу чего? Плоти? Во славу греха?
В фильмах, которые я снимаю – да простят меня мои авторы, в том числе великие – я всегда вставляю в слова какие-то разговоры о Вере. Ну, может быть, неоднозначные, но разговоры о том, что человек верит.
Е.Ш.: Даже «Три сестры», да?
Ю.Г.: Даже в «Трех сестрах» есть фраза, что «но если ты не веришь, какой в этом смысл» – ну, должна быть Вера, некая опора. Придите на фильм, посмотрите.
Е.Ш.: Во МХАТе вырезали эту строчку, да?
Ю.Г.: Вырезали финальную фразу – у Чехова в пьесе было последнее предложение, а Художественный театр попросил Станиславского эту фразу убрать. И никто на протяжении ста с лишним лет эту фразу не вернул. Ни за границей, ни в России, ни в театрах, ни в кино. Я вернул: что на все вопросы ответит Господь Бог – это написал Чехов. А говорят, что он безбожник...
Е.Ш.: А как произошел процесс вашего воцерковления?
Ю.Г.: Как у всех.
Е.Ш.: Ну как у всех? У кого-то происходит жизненная трагедия, у кого-то происходит воспитание с детства – у всех по-разному.
Ю.Г.: У нас были разговоры друзей. Кстати, с Людмилой Максаковой мы долго об этом говорили – «А Юрка ты что, некрещеный что ли?» Я говорю: «Нет» – «А чего это ты так?» – ну, какие-то разговоры, какие-то вещи не стыковались, я что-то многое не понимал…
Неужели кто-то думает, что я изобретаю идеи, ставлю фильмы, люди на них плачут, на «Трех сестрах», на «Казусе Кукоцкого»… Вы думаете это я делаю? Не я это делаю – это уж точно. Или это профессия, можно же этому научить? Нет … Это может быть моих рук дело, но закладывает в меня эти мысли, поверьте, не всегда книга прочитанная, а нечто большее – то, что мы называем, Идея, Создатель, Вера. И это есть в каждом, даже в любом атеисте.
Я уже совсем недавно узнал, что у меня по линии мамы были священники. Может и это играет какую-то роль.
Е.Ш.: В последние годы стали больше ходить в церковь? С чем вы связываете?
Ю.Г.: Я не знаю, больше или меньше людей ходит, я статистику эту не знаю…
Е.Ш.: Сотни храмов построены за последние годы и все они посещаемы.
Ю.Г.: Думаю потому что люди не находят каких-то ответов в семье, они не находит ответов у своих знакомых, в книгах, они что-то не могут соединить – они соединяют, а это не соединяется. Они идут в Храм. Поэтому что разговор с батюшкой или приход в церковь – такой важный момент для людей. Некоторые говорят – зачем ходить в церковь? Слышали, наверное, если Бог там везде и в нас, то зачем ходить в церковь? Это та самая традиция – вы же идете не в здание, согласны? Вы идете не в здание, это некое таинство, это некая история.
Это определенное таинство. Да, конечно, трудно бывает, тяжело стоять службу. Три часа служба идет – тяжело. Согласны? Но я же стою, я же иду, потому что я считаю, что это важно…
Например, есть определенная договоренность. Вот мы с вами до чего-то договорились и держим слово. Так же и здесь. Это же комплексный подход – есть заповеди, а вы говорите: «Вот эта заповедь нехорошая и я ей не буду следовать. А вот эта заповедь комфортная, и я буду ей следовать. Сами себе выбирайте – так же не работает.. Да, конечно, вот нудно об этом говорить и нужно понимать, что ты делаешь и что ты можешь сделать. Я сейчас начинаю репетировать «Юлий Цезарь» Шекспира. Да, крушение власти Рима, упадок. Кто-то скажет – разврат. А я не так рассуждаю. Грех. Не разврат – а грех. Поэтому когда я моделирую, я моделирую не разврат, а грех – падение, от которого вы как зритель скажете «О-о!...»
Е.Ш.: Юрий, ну смотрите, вы называете себя консерватором. Вы называете себя православным консерватором…
Ю.Г.: Новатором…
Е.Ш.: При этом новатором – да?
Ю.Г.: Конечно, а как по-другому? У вас в гостях глубоко запутавшийся человек.
Е.Ш.: По-моему, у нас в гостях человек, который наоборот, собрал все свои разнообразные эпизоды жизни в одно целое и сейчас у нас есть прекрасная возможность, приходя в театр «Модернъ» и смотря ваши фильмы посмотреть, к чему вы пришли. Потому что Юрий Грымов из 90-х и Юрий Грымов сегодня – это два разных Юрия Грымова...
Ю.Г.: Мы меняемся – у вас есть возможность развиваться. Вот понимаете – у нас есть возможность анализировать и рассуждать. Я люблю, допустим, собачек – правда приятные собачки – они не анализируют и не рассуждают?
Е.Ш.: Но любят. Собачки не рассуждают – но любят.
Ю.Г.: Но мы-то можем и то и другое, и любить и рассуждать, не все этим пользуются – им вообще наплевать на всех. Вообще не рассуждают.
Е.Ш.: А есть и те, кто не любят.
Ю.Г.: Их надо жалеть…
Е.Ш.: Любовь – это способность, которая или есть или нет, или это то, чему можно научиться…
Ю.Г.: Это заложено у всех, это есть у каждого человека. Но просто кто-то ленился, кто-то испугался, кто-то пожил свою жизнь в каком-то чаянии и запутался. Это есть у каждого, некоторые просто боятся признаваться в своих чувствах.
Русская весна
Е.Ш.: В одном из интервью говоря об Америке – о том, что допустила Америка всю эту ситуацию с терроризмом и вообще с позиции в современном мире – вы сказали, что у России есть возможность обуздать Америку сегодня?
Ю.Г.: Я скажу точнее – я считаю, что у России сейчас есть уникальнейшая возможность, почти ею пользуемся, почти уже пользуемся, стать не сверхдержавой ради сверхдержавы – знаете, цель сверхдержава - это пустая цель, – а просто добавить здравого смысла. Во всей этой борьбе с терроризмом, которая сегодня идет со стороны России есть много достижений, которые происходят, и есть реакция Запада, который вообще не понимает, зачем это делает Россия, потом все сидят плачут и не знают как договариваться. И все инициативы наших политиков: давайте вместе за стол, давайте решать… Это очень важная миссия России сегодня в современной.
Е.Ш.: Борьба с терроризмом?
Ю.Г.: Да. Это чума абсолютная, все остальное меркнет – и на фоне этого большого горя в виде терроризма, к которому подошло общество, да, кстати, между прочим, из-за толерантности подошли к терроризму. Почему-то стало позволено американцам, и они об этом откровенно говорят, что «интересы Америки» – дословно говорю – «не только в границах Америки». Согласны? Они говорят: «А вот у нас там теперь интересы».
Е.Ш.: Ну, конечно же, Америка считает, что именно она управляет миром, и по сути мир должен подчиняться ей.
Ю.Г.: Почему? Вот у меня вопрос – почему? Что такое вдруг? Просто им еще никто не надрал задницу.
Е.Ш.: Хочу еще вернуться к Крыму. Очень важная тема, если говорить о Крыме, как о поворотном явлении в российской политике, как минимум внешней, наверное, и внутренней, потому что большинство граждан России горячо это поддержали. Но есть часть населения, которая категорически против. Крым наш – это словосочетание раскололо российские элиты, как мне кажется. И Крым, и Донецк…
Ю.Г.: Объясняю. Потому что формулировка «Крым наш» - очень жесткая.
Е.Ш.: Хорошо, давайте формулировать как угодно…
Ю.Г.: Люди, которые выбрали жизнь с Россией, – люди, а не «Крым наш». Мы не завоевали Крым, понимаете. «Крым наш», «Берлин наш» – помните, как во время войны. Нет, это люди выбрали. Если кто-то в этом сомневается или кто-то говорит – люди не пошли на выборы за Крым – вы знаете что сказать? А отчего тогда не пошли против выборов? Почему люди не пошли, и не писали, и не голосовали против? Потому что они не хотят. Почему они сидели дома? Это выбор не политика – это выбор уклада. До этого мы видели, что происходило на Украине. Люди, крымчане, это видели.
Я был в Крыму, я видел людей, которые искренне хотели быть в России, голосовали, боялись Украины. На моей памяти может человек сто, с которыми я мог общаться, а на самом деле их - тысячи. Посмотрите, что сегодня происходит на Украине – системные убийства там происходят, брат на брата, стыдно и страшно!
Е.Ш.: Правильно сделала Россия, что присоединила Крым к себе? Ответила на потребности крымчан?
Ю.Г.: Россия не присоединила Крым к себе, неправильно – люди Крыма сказали, что «мы хотим быть в составе» – они это хотели, они могли совершить ошибку, но их большинство.
Е.Ш.: Но президент мог пойти на это, а мог испугаться давления Запада.
Ю.Г.: Но если миллионы людей: русских, украинцев, которые там живут – они подписали документы, я сомневаюсь то это фальсификация, я не верю в это. Можно фальсификацию сделать ну 10%, что-то там «подрисовать», но глобально нельзя – нельзя глобально, поэтому мнение людей здесь очень важное, определяющее. Сегодня брат брата убивает на Украине, сегодня на Украине хотят запретить русский язык. Они говорят об этом — книги на русском языке, а что им бедным делать с Гоголем? Гоголь вообще по-украински не писал. Вообще не писал по-украински. И Тарас Шевченко писал свои стихи на русском языке!
Е.Ш.: И свои личные дневники тоже на русском.
Ю.Г.: Понимаете – это клиника. А Тарас Шевченко - входил в клуб русофилов, он любил Россию, был кружок — и Тарас Шевченко входил в этот клуб! Как же так?
Е.Ш.: Хорошо, с Крымом мы разобрались, но есть люди в России, которые считают, что присоединение Крыма поддержка Россией Донецка и Луганска повлияла на нас негативно с точки зрения экономики.
Ю. Г.: Санкции что ли?
Е. Ш.: Да, санкции. Многие говорят «это не нужно было делать ни в коем случае, потому что мы страдаем, нам это невыгодно экономически». Что вы скажете?
Ю.Г.: Жизнь распорядилась таким образом, что мы все-таки вернулись к здравому смыслу и тому, с чего мы начинали: производство. Санкции подтолкнули выращивать своих бычков. Санкции подтолкнули делать собственный сыр. Согласны? Сегодня поднимается это производство, сегодня мы обсуждаем воронежское мясо. Мы обсуждаем какие-то молочные продукты, каких-то наших небольших городов. Я все время думал: что же у нас маленькое разнообразие российской рыбы – ну когда санкций не было. Лосось, дорадо, тунец – а где наша рыба? И вдруг они начинают к нам приезжать эти прекрасные деликатесы, и омуль, и масса рыбы, о которой мы даже не знали. Я даже не знал – понимаете. А когда я приезжал в другие города, я думал, а почему здесь так много рыбы-то? А в Москве нет. У нас везде норвежский лосось.
Е.Ш.: То есть вы ощущаете, что Россия сейчас на подъеме – благодаря санкциям, благодаря чему-то другому?
Ю.Г.: Я считаю, что я рад тому, что люди стали нормально без комплексов говорить что «я русский человек».
Приватизация
Е.Ш.: Если говорить о завтрашнем дне для России – какой вы ее видите? Вы с ноткой грусти сказали о распаде Советской империи. И вы видите и сами об этом говорите, что Россия становится сегодня сильнее и даже обретает свою миссию. А как вы видите будущее России завтра? Какое оно будет?
Ю.Г.: Завтра ближнее или дальнее?
Е.Ш.: Давайте про дальнее и про ближнее: зачем себя ограничивать?
Ю.Г.: Я думаю, что рано или поздно. К сожалению, будет кошмар – но это будет. Будет какая-нибудь реприватизация. Мы же прекрасно понимаем, что почему-то десять – двадцать, может быть сто фамилий, поделили все отрасли страны. Мы это все понимаем. Вот так случайно получилось. Ну, не случайно, логично то, что случилось в 90-е годы. Это произошло. И мне кажется, что сегодняшний бизнес, конечно, должен нести ответственность и за события, которые происходят и в культурной деятельности – бизнес должен нести ответственность. Такое понятие «меценат» – забудьте, это исчезло. Этого просто не существует. Не верьте никому, что есть меценаты. Вообще не верьте. Сегодня народ – вообще все люди – взяли на себя ответственность – помогать детям, малоимущим, собачкам брошенным – это взял на себя ответственность народ. И этим можно гордиться. А люди, которые сегодня на глазах у всей страны за миллиарды денег покупают какие-то баскетбольные команды, это факт, господа, это факт!
Е.Ш.: Это неприлично?
Ю.Г.: Не то что неприлично, это его выбор, это его личные деньги, это пожалуйста – но это же несерьезно?
Е.Ш.: Любое действие может быть приличным или неприличным.
Ю.Г.: Для меня это смешно! Отсутствие идеи. Отсутствие идеи. В Японии когда-то человек посадил 400 кедров, которые выросли – сегодня все вспоминают этого странного человека, который когда-то посадил эти кедры – ну, городской сумасшедший. И никто не вспоминает даже фамилию, кто построил храм! Понимаете – фамилию, того, кто построил храм. Поэтому когда мы говорим о вашей возможности…. У вас есть возможность. Представьте, у вас оказались случайно, с большими рисками для жизни – деньги. Вы же не несете какую-то ответственность перед Создателем? Я считаю, должно быть созидание. Созидание – понимаете? Зачем вкладывать деньги – я честно не понимаю – в экономику другой страны?
Кино и театр
Е.Ш.: Вы неоднократно говорили, что кинематограф в России, по сути, уничтожен.
Ю.Г.: Его нет, национального кинематографа.
Е.Ш.: Как вы считаете, он возродится? Есть потенция?
Ю.Г.: Нет, в ближайшее время нет. Мы должны дойти до низа, до дна, оттолкнуться от него. Так же было в Индии. Индия тоже пародировала, тиражировала и прокатывала американские фильмы. И потом мудрость...
Е.Ш.: Потом возник Болливуд.
Ю.Г.: Они стали снимать про своих доярок, про своих людей, петь свои песни, у них танцующие слоны – можно смеяться сколько угодно над этим, но это работает. И они не зависимы от Голливуда.
Е.Ш.: И мы сможем пойти по этому пути?
Ю.Г.: Сейчас – нет. При той системе координат и отношений к культуре – нет. Главным министерством должно быть министерство культуры и министерство образования. Если мы не закладываем основы в детском саду, почему вы думаете что что-то должно измениться, когда человеку 20 лет? Нет – никогда. Никогда. Поэтому я предлагал срочно заниматься детским кино. Не подростковым, а детским, туда уходить, там делать фундамент. Думаете, его кто-то будет делать? Никогда.
Е.Ш.: Вы говорили, что Дисней разрушил детское кино.
Ю.Г.: Лично Дисней уничтожил детское кино, потому что он понял, что зарабатывать на детском кино невыгодно: маленькие доходы. Он расширил аудиторию, он сказал – мы будем делать семейное кино. Тогда туда приходит маленький человек, вся его семья, а потом приходят еще подростки. Так сегодня уже что происходит? Наивный детский мультик смотрит мужчина 40 лет и говорит: «Потрясающе!» – к врачу зайдите, проконсультируйтесь – чего это вы так радостно о мультиках-то, здоровый конь – а он говорит: «Я не хочу переживать в кино». Кино и хорошая книга тебя учат.
Е.Ш.: В театр же ходят? Почему?
Ю.Г.: Потому что сохранилась традиция русского театра, энтузиасты театра, правильная государственная политика. Я встречался с мэром Собяниным и обсуждал все эти реформы. Принято решение: с 2018 года дать самостоятельность театрам.
До этого было знаете что? Распоряжение Минкультуры Москвы играть 250 спектаклей в год! А теперь театрам говорят – вы играйте, сколько хотите. Если вы не будете играть, у вас не будет денег на зарплату – согласны – от зрителей. А раньше было 250 и были приписки. Галиматья была. А теперь - работайте и зарабатывайте.
Е.Ш.: Вот этот пример позволяет нам закончить передачу на абсолютно оптимистичной ноте...
Ю.Г.: Послушайте – невозможно, не может человек существовать в пессимистическом настроении! Уныние – это смертный грех. Тяжелейший смертный грех. Не надо быть таким дурачком: «Ура, у нас все хорошо»! Надо критиковать, рассуждать, анализировать, но не унывать.
Е.Ш.: Спасибо вам большое, что вы стали гостем программы «Красный угол»!
Смотреть тут: https://tsargrad.tv/shows/rubric/kultura-3
Где слушать:
🎧 ВК. Подкасты — https://vk.com/podcasts-75679763
🎧 Яндекс. Музыка — https://music.yandex.ru/album/38934736
🎧 Apple Podcasts — https://podcasts.apple.com/ru/podcast/царьград/id1849695780