Зачем в современной России нужно изучать церковнославянский язык

Ректор МГУ Виктор Садовничий предложил изучать в школах церковнославянский язык для возрождения русской традиции словесности. По его мнению, этот предмет мог бы стать факультативным и преподаваться параллельно с русским. Подобные предложения уже не раз звучали от церковных и светских деятелей, в частности от пресс-секретаря Патриарха священника Александра Волкова и от президента Российской академии образования Людмилы Вербицкой. А значит, вопрос назрел.

При этом сегодня многим нашим гражданам, особенно далеким от Церкви, предложение изучать церковнославянский язык кажется странным. Даже среди людей церковных порой бытует убеждение, что в богослужении стоит отказаться от церковнославянского и перейти к «простому и понятному» современному русскому языку.

Зачем же изучать церковнославянский язык и почему не стоит его заменять современным, нужно ли вводить преподавание этого языка в школах, и как влияет изучение церковнославянского на нашу культуру и самосознание? Обо всем этом мы поговорили с председателем Учебного комитета Русской Православной Церкви, протоиереем Максимом Козловым.

Председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви, протоиерей Максим Козлов. Фото: Московская Духовная Академия

Царьград: Как вы оцениваете инициативу ректора МГУ ввести в школах изучение церковнославянского языка?

Протоиерей Максим Козлов: Я думаю, что председатель Российского Союза ректоров, ректор Московского Государственного Университета Виктор Садовничий выступил с очень разумной и трезвой инициативой. Потому что наша традиция словесности и письменности неразделима, как в отношении той ее части, которая написана на известном нам литературном языке, так и той, язык которой мы условно называем церковнославянским. Насколько я понимаю, Виктор Антонович предложил факультативное изучение славянского языка, и такую возможность для тех школьников, которые сами пожелают и семьи которых пожелают приобщиться к традиции церковнославянской словесности, я оцениваю очень положительно. Потому что это еще один фактор, создающий единство поля российского образования и единство нашей традиции — образовательной, культурной, национально-религиозной.

Грань между текстами, написанными на церковнославянском и на русском, очень тонкая. У нас есть тексты XVIII века, написанные формально в рамках русской грамматики, но ориентирующиеся на церковнославянскую лексику. И есть тексты, написанные на церковнославянском языке в XIX, XX, уже даже в XXI столетии, которые, конечно, написаны людьми, чьим разговорным является современный русский язык. И в этом смысле включение наших юных соотечественников в эту единую традицию есть то, что помогает нам обеспечить преемственность тысячелетней культуры нашей Родины. Мне очень дорого и приятно, что это исходит именно от председателя Союза ректоров и ректора Московского Государственного Университета, потому что это показывает, что внутри вузовского сообщества, внутри университетского, академического сообщества есть адекватное, правильное отношение к этому факту.

Ц.: Сегодня некоторые люди, даже находящиеся в лоне Церкви, предлагают заменить церковнославянский современным русским языком, упирая на то, что служба на церковнославянском непонятна, и, мол, зачем этот язык нужен, если он используется только в богослужении. Предлагают пойти по пути западной церкви — католиков и протестантов. Почему нельзя этого делать?

Отец Максим: Я думаю, что опыт католической церкви после Второго Ватиканского собора, когда она осуществила переход со значительно более далекого по отношению к современным европейским языкам латинского языка, чем церковнославянский по отношению к русскому, является в данном случае добрым и характерным уроком. Потому что ничего значимого католическая церковь не приобрела в европейских странах через переводы богослужения на национальные языки — ни большего количества прихожан, ни более сознательного их участия, ни их большей включенности в церковную жизнь, ради чего это все и осуществлялось.

Ведь не будем скрывать, что главная сложность в понимании текстов богослужения и текстов Священного Писания, которые на богослужении используются, состоит не в языке, а в сложности самих текстов и в усилии, которое требуется от человека для того, чтобы их адекватно воспринять.

Очень простой пример можем привести из нашей же жизни. Если бы вдруг начали читать Апостольские Послания или Шестопсалмие на русском языке на богослужении, я не думаю, чтоб оно стало бы более понятным. Потому что главное усилие, которое здесь требуется, — не лингвистическое и не грамматическое, а духовное, интеллектуальное усилие по вхождению в смысл того Послания, которое содержится в этих текстах. И это не отменят никакие языковые интерпретации.

Более того, мы же еще должны понять, что перевод на русский язык как минимум потребует от нас переводчиков не менее талантливых, укорененных в традиции Церкви и, я бы сказал, боговдохновенных, чем те переводчики, которые осуществляли перевод с греческого языка на церковнославянский: святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, Климента Охридского и их учеников.

Конечно, нужно желать, чтобы такого рода переводчики появились. Можно желать, чтобы по отношению к существующему тексту нашего церковнославянского богослужения были адекватные, точные, духовно-выразительные и в языковом отношении яркие переводы, которые можно было бы использовать как параллельные тексты для ознакомления с церковнославянским. Но отказаться от этого нашего многовекового наследия — это значило бы сознательно пойти на какую-то редукцию смыслов, на отсечение нас — нынешнего поколения русских людей, живущих в XXI столетии, церковных людей — от всей предыдущей традиции нашей Церкви.

Ц.: Ректор МГУ Виктор Садовничий сказал, что церковнославянский можно ввести в качестве факультатива. Но не стоит ли сделать этот предмет обязательным? Не постигнет ли его участь «Основ православной культуры», которые сегодня преподаются «для галочки», как сказал наш Патриарх, только один час в неделю?

Фото: Pavel L Photo and Video / Shutterstock.com

Отец Максим: Это уже вопрос адекватности программы, с одной стороны, потому что, конечно, один год из одиннадцатилетней школьной программы совершенно не достаточен для изучения основ любой религиозной традиции. И в этом смысле позиция Церкви, состоящая в желательности постепенного расширения этого курса и на другие классы средней школы, просто исходит из того, чтобы не обессмысливать некогда принятое решение. Чтобы не сделать его формальным «согласием» — Церковь настаивала, и государство согласилось, — а чтобы от этого была реальная польза.

Но при этом я глубоко убежден, что мы должны придерживаться принципа добровольности. И в этом смысле важен второй фактор. С нашей стороны — церковной, стороны университетского сообщества, преподавателей и руководителей российских вузов, — очень важна подготовка квалифицированных кадров, которые бы такое преподавание смогли осуществлять. Я думаю, что если в школе будет яркий, талантливый преподаватель, дающий церковнославянский язык наряду с русским, то он сможет привлечь учеников. И это будет значительно более убедительно, чем делать этот предмет принудительным и «для галочки».

Ц.: Когда ректор Московского Университета предлагал ввести церковнославянский язык в школах, он говорил, что прежде всего это нужно для возрождения русской традиции словесности. А если говорить о каком-то религиозном просвещении нашего народа, то какую роль играют и «Основы православной культуры», и церковнославянский язык? Ведь у нас сейчас религиозная грамотность населения, к сожалению, находится на довольно низком уровне. Такие предметы могли бы ее повысить и обогатить нашу религиозную культуру?

Отец Максим: Я думаю, что само по себе изучение церковнославянского языка как минимум дало бы возможность выпускникам и учащимся школ приобщиться к адекватному пониманию русской культуры в целом. Потому что мы помним, что даже русский перевод Священного Писания — вещь достаточно поздняя. Это уже эпоха Александра II. Это святитель Филарет и издание Священного Писания последней трети XIX столетия. Если мы обратимся к российской словесности, классикам русской литературы, то мы увидим, что там даже внутренние аллюзии к Священному Писанию совершаются по отношению прежде всего к его церковнославянскому тексту. И в этом смысле даже уразумение русского языка будет более адекватным всяким человеком, знакомым с традицией церковнославянской письменности.

Изучение основ православной культуры, я повторю азбучные вещи, просто необходимо для того, чтобы сколько-нибудь адекватно понимать то, о чем идет речь в русской культуре. Как можно понять известную во всем мире картину Иванова, занимающую центральное место в одном из залов Третьяковской галереи (картина «Явление Христа народу» русского художника Александра Андреевича Иванова — прим. Царьград), если не знать, о чем идет речь, каков сюжет этой картины? Какой смысл смотреть «Возвращение блудного сына», если не знать сюжета Священного Писания и не быть приобщенным к его смыслам? И я не говорю уже об иконописи, которая в подлинном своем, религиозном и онтологическом, сущностном значении, открывается только тем, кто приобщен к содержанию того, что на этой иконе изображено.