К гибели дочери друга

Спал я той ночью плохо, с гор ущелья реки Квирилы (Крикуньи) дул взбалмошный ветер и овевал наш дом, наши деревья и нас, спящих. Утром, готовясь к литургии, я случайно глянул в телефон и замер от горя. Еле выговорил ужас, увиденный мной там, моей супруге и, оставив её плачущей, не помня себя, побрёл к храму, молиться за душу дочери друга.

Прошло более суток, и я так и не собрался духом позвонить её родителям. И вот с трудом пишу эти скудные строки. Хотя бы так. 

В потоке новостей и откликов со всего мира, связанных с трагедией, на которые я поглядываю между приступами скорби по ангельской душе Даши, своей демонической жестокостью выделился один – бывший министр обороны при Саакашвили написал:

Наконец-то Дугину пригодится дружба с Васадзе, на поминках его дочери у него будет тамада, подобного которому свет не видывал… те из вас, кто думает, что над такими вещами нельзя смеяться, дебилы. 

Это тот же деятель, который оскорбил русских, сказав, что те пьют фекалии, в результате чего на несколько лет запретили импорт сельскохозяйственной продукции из Грузии в Россию. И никто не считал, сколько людей в Грузии из-за этого были обделены лекарствами, пищей и прочим необходимым. И неважно, что такие существа, несмотря на продолжающийся вой и поддержку в их адрес со стороны глобалистов, нынче пока временно вновь на обочине общественной жизни и в озлоблении лают на всё. Ужасно то, что они есть везде: и в России, и в Грузии, и на Украине.

Но, к сожалению, этот, с позволения сказать, человек и здесь не прав: ни здоровье, ни соображения безопасности мне пока не позволяют быть рядом с моими друзьями, с родителями Даши, в этот самый трудный для них час, за что прошу у них прощения.

Этот недостойный к упоминанию пример хорошо иллюстрирует тот водораздел, который проходит через каждый народ: деление на людей и нелюдей (что на грузинском звучит как ადამიანი და არაადამიანი (Адамиани да Араадамиани), вне зависимости от того, кто мы по национальности: грузины, русские, украинцы, евреи, армяне, азербайджанцы или те же англосаксы. 

Те, кто может себе позволять глумление над ушедшими, – суть нелюди, совершающие тот самый Хюбрис, который так порицали эллины и о котором порой говорит в своих лекциях Александр Гельевич. 

И будьте уверены, предложи кто-нибудь отцу убиенной Даши в качестве возмездия такую же месть над детьми тех, кто это сделал, он обязательно отпрянет от этой мысли как от нечеловеческой. Иначе он не был бы великим русским философом, иначе он не был бы Человеком.

По логике событий прошлого года это Даша Дугина должна была бы писать обо мне воспоминание, но Небо распорядилось иначе и забрало её себе, а её родителям и близким ниспослало испытание, хуже которого нет.

Этот ангельский человек поражал меня обожанием своего отца: философия – не удел женщин, но незаурядная личность Даши преодолела в любви к нему и это ограничение, позволив ей стать, в её молодые годы, совершенно самобытным философом. В чистоте её красоты и в звонкости её пронзительности – везде сквозила ещё одна жгучая любовь, любовь к Родине. Ради неё она и жила, ради неё она и творила.

Как-то раз отец ей сказал, что, если она хочет такую семью, как у нас, она должна к своему будущему супругу относиться, как Нино ко мне. Я, услышав эту незаслуженную оценку, тогда задумался о неисповедимых путях Господа: знакомство с её отцом, начавшееся с хмурого разговора неисправимого грузина с неисправимым русским, переросшее в искреннюю дружбу и ставшее поводом критики нас обоих в наших обществах, дало неожиданный плод во Христе, плод искренней дружбы и взаимного уважения.

В своей главной книге Габриэль Гарсия Маркес, великий мастер, создал чистейший образ прекрасной девы Ремедиос Прекрасной и потом зашёл в тупик, не зная, как окончить её земной путь. Впав в хандру из-за невозможности продолжить роман, он, как настоящий русский или грузин, запил и несколько месяцев мучился. Ибо все его попытки при описании кончины Ремедиос Прекрасной убедить самого себя в правдивости сказанного кончались ничем, в силу неземной чистоты и красоты девы. 

Прогуливаясь как-то в отчаянии по бедным кварталам Боготы, он увидел, как в ветреный солнечный день женщины вывешивали на верёвках простыни. Осенённый этим видением, Маркес вернулся к письменному столу и убедил и себя и всех нас в правдивости конца жизни девы: Ремедиос Прекрасная, вывешивая в солнечный ветреный день простыни, вдруг плавно возносится вместе с ними на небо, и в этом вознесении нет ничего неубедительного.

Творя порой мою недостойную молитву о детях друзей – что грузин, что русских, что украинцев и прочих, о ниспослании им всем поимённо крепких семей, мне кажется, я не везде видел их услышанными. Теперь я понимаю почему. Сердцевидец, в Его недоступной для нас Мудрости, решил так, в алых цветках той инфернальной ночи, забрать к себе через мученичество это чистую русскую деву.

В скупословии мужской дружбы и так мало запасов для взаимного утешения, а наипаче в таких случаях. Даже между философом и поэтом. 

Бредя вдоль Квирилы в эту Преображенскую неделю и совершенно не зная, что сказать в утешение Александру Гельевичу и Наталье Викторовне, я вдруг вспомнил, что растущие у нас по соседству друг с другом дикая ежевика и черная тута, колющие и мучающие меня с глубокого детства в зной то своими шипами на кустах, то своей недосягаемостью на высоких ветвях, почему-то совершенно порой неотличимы, как по сходству их крови с моей, так и по вкусу. Они едины, несмотря на разность их видов и благодаря их близости. Так и мы едины, вне зависимости от того, кто мы – грузины, русские или украинцы, в случае нашей близости в правиле. И ваша боль – наша боль, и наше утешение – ваше утешение.

Господь наш Иисус Христос да призрит в Селениях Праведных деву Дарью и укрепит её Родителей и близких!