Сергей Катырин: В России нужно узаконить семейный бизнес

Да и юридического определения понятия «семейный бизнес» нет. Хотя семьи, которых объединяют не только узы, но и общее дело, существуют, и их достаточно много. О развитии и поддержке этого направления глава Торгово-промышленной палата Сергей Катырин говорил с президентом Владимиром Путиным.

Царьград: Сергей Николаевич, поясните, пожалуйста, что такое семейный бизнес и о чём Вы говорили с президентом.

Сергей Катырин: Семейных предприятий у нас очень много. В прошлом году мы впервые в истории современной России, да и Советского Союза, провели форум семейного бизнеса. В Москву съехалась почти тысяча человек – представители так называемого семейного бизнеса, хотя юридического определения этому явлению у нас пока нет.

Говорили как о достижениях, так и о проблемах, которые мучают семейные предприятия. И там как раз были высказаны пожелания, их я и постарался в кратком виде изложить Владимиру Владимировичу на нашей встрече. Первое – это, конечно же, обилие отчётности, которую необходимо сдавать и которая, в общем-то, носит совершенно формальный характер. Как утверждают наши коллеги, нужно по 40 отчётов по каждому члену семьи представить. Причём если не представляют необходимые документы, то там даже штрафные санкции налагаются.

Когда работают члены одной семьи, то, конечно, ну какое там распределение обязанностей? Что нужно, то и делают. Когда в отпуск? Когда получится, тогда идут в отпуск. Много того, что носит совершенно формальный характер и к реальной жизни никакого отношения не имеет. Поэтому мы, исходя из этих дискуссий, сформулировали предложения о том, что для таких семейных предприятий должен быть введён «семейный патент».

Ц: По примеру индивидуального патента?

С. К. Совершенно верно. Заплатил за такой патент определённую сумму – и работаешь в течение года спокойно. Такую схему мы предлагаем и в настоящее время работаем над её реализацией совместно с соответствующими министерствами и ведомствами. Соответствующее поручение Владимира Владимировича было дано. Мы хотим до минимума сократить все формы отчётности – от многих можно избавиться.

Эта работа непростая, особенно в части трудовых отношений. Тут многое упирается в том числе и в наши международные обязательства по охране труда. Кое-какие вещи подпадают под международные соглашения, под которыми Россия подписалась. Я очень надеюсь на то, что решение будет найдено и на втором форуме семейного бизнеса, который пройдёт осенью, мы сможем доложить семьям о первых результатах.

Фото: dotshock / Shutterstock.com

Ц: Какой должна быть ставка налогообложения для семейного бизнеса?

С. К. Если идти по пути патента, то это будет зависеть от вида деятельности – чем занимается семья, что она производит. Если это будет какой-то, так сказать, налог, ну, условно говоря, 6% от доходов, то, наверное, это будет приемлемо. Но тут могут быть варианты. Быть может, мы сможем семейным предприятиям даже предоставить какой-то выбор по уплате налога.

Ц: Как в целом сейчас себя ощущает российская промышленность?

С. К. У нас есть отрасли, которые стабильны на протяжении пяти лет, например производство железнодорожных локомотивов, вагонов и составов, – на протяжении пяти лет эта сфера стабильно растёт. Есть неплохой очень рост у агропромышленного комплекса, у пищевой промышленности. Мы на 25 миллиардов долларов наторговали в прошлом году сельхозпродукцией.

Раньше никто не мог подумать, что мы, страна, которая была импортозависимой в продовольствии, будем ещё сами экспортёрами, причём в таких масштабах. А задачи к 2024 году в национальном проекте вообще поставлены амбициозные – довести экспорт сельхозпродукции до 100 миллиардов долларов. Если говорить о промышленности, то меня очень порадовал результат – у нас 68 регионов закончили прошлый год с определённым промышленным ростом, из них шесть регионов – даже с ростом более 10%. Это Москва, Астраханская, Тверская, Тамбовская области, Ямало-Ненецкий АО.

Фото: Africa Studio / Shutterstock.com

Ц: 68 из 85 – это очень хороший показатель…

С. К. Действительно, очень хороший, тем более учитывая то, что география расположения наших производственных мощностей очень неравномерна. Конечно, хотелось бы и больше, и лучше. Но в этой части в общем-то неплохой результат.

Ц: Достаточно ли мер принимается в плане государственной поддержки? Насколько они эффективны?

С. К. У нас существует порядка 100 мер поддержки на федеральном уровне. А если учитывать поддержку регионального уровня, то это порядка 600 мер в целом по стране. С одной стороны, это хорошо, а с другой – плохо. Это вводит в заблуждение наших предпринимателей, которые в мерах поддержки начинают путаться. И в этом есть, честно говоря, проблема.

Мы вложили такие-то деньги – не важно, на региональном или на федеральном уровне, – а что мы получили взамен за эти миллионы? Мне кажется, один из самых главных вопросов, который сегодня необходимо государству решать, – это научиться оценивать эффективность каждого из инструментов и выводить результаты в публичную плоскость. Тогда сразу будет видна эффективность, какие инструменты нужны, а какие – не очень. Сейчас многие из них друг друга дублируют.

Ц: То есть нужно сократить количество субсидий, но сделать их более эффективными?

С. К. Сокращение и объединение может быть, но самое главное, чтобы все понимали, что каждый вложенный рубль даёт определённый эффект. Часто в регионы приезжаешь и спрашиваешь: почему вы не пользуетесь таким-то инструментом поддержки? А мне отвечают, что эту поддержку получают только те, кто «ближе к телу» руководства. Это просто отсутствие объективной информации. Если бы в России появился реестр предприятий, которые пользовались инструментами поддержки, то это повысило бы доверие и прозрачность.

Ц: Налоговая политика у нас прозрачная или есть подводные камни?

С. К. Тема непростая. Во-первых, у нас недостаточно понимания, что такое налоговая нагрузка. По подсчётам ФНС, у нас средняя налоговая нагрузка по стране 14,4%. Но она очень разнится по отраслям. В газодобывающей и нефтедобывающей – 52%, в розничной торговле – 2,9%. А в среднем – 14,4%. Это по данным ФНС. А Минфин считает по-другому, и у него выходит нагрузка 30-31%.

Ц: Неналоговые платежи, я так понимаю, не учтены?

С. К. Не учтены, но они есть. С неналоговыми платежами у нас пока проблема до конца не разрешена. Вот сейчас есть идея о том, что надо пять платежей объединить в два налога. Мы в своё время призывали сделать реестр всех неналоговых платежей. И если тот или иной платёж есть в реестре – его обязаны платить предприниматели. Если его там нет – то нет, потому что это сочинения на вольную тему. Но по этому пути не пошли. Был подготовлен законопроект, Минфин его поддерживал, но потом ситуация развернулась. Посчитали, что неналоговые платежи, носящие явные признаки налогов, нужно перевести всё-таки в Налоговый кодекс, а с остальными пока подождать.

Ц: Но, пока мы ждём, неналоговые платежи продолжают плодиться…

С. К. Это так, и если мы каким-то законодательным актом не закроем эту дыру, то это будет продолжаться бесконечно. Поэтому мы считаем, что обязательно нужно решить вопрос о том, каким образом неналоговые платежи должны появляться. Здесь есть работа для законодателей. Они должны сесть и рассчитать, какой уровень налоговой и неналоговой нагрузки на ту или иную отрасль, на те или иные предприятия. Потому что он разный. Не все неналоговые платежи перечисляют одинаково. У транспортников они одни, у тех, кто в нефтедобывающем комплексе, – другие. Это первая часть. Вторая часть: перевод в Налоговый кодекс неналоговых платежей, как вы понимаете, приводит к тому, что ответственность за эти платежи становится другой.

Ц: Если неналоговые платежи – это административная ответственность, то налоги – уголовка…

С. К. И уголовка, и закрытие счетов, и безакцептное списание... Это совершенно другой уровень ответственности. И, конечно, когда мы с этими неналоговыми платежами пытались бороться, мы не на это рассчитывали. Сейчас вроде бы мы договорились, что должен быть 10-летний переходный период, в течение которого уголовная ответственность не вводится. В этом плане вроде как понимание есть. Ну и третье, очень важное для всех, как я полагаю, для государства и для бизнеса, – прозрачность.

Ц: На что тратятся деньги?

С. К. Ну да. Если бюджет, то всё понятно: там будут ими по-своему распоряжается. Но если это не бюджет? У нас есть якорные, причальные и прочие сборы – для чего они собираются, какова цель этого сбора? Вот и предприниматели спрашивают: если с нас деньги берут, то на что они идут? По многим платежам никакой ясности нет. Да и не только для предпринимателей – и для государства важно знать, как, кто и куда тратит эти деньги.

Ц: Какова сейчас зависимость от экспорта нефти? И что делать, чтобы развивать в России несырьевые отрасли?

С. К. Зависимость снижается. Может быть, не так быстро, как нам хотелось бы, но снижается. Для того чтобы мы развивали высокопроизводительные рабочие места, создавали и развивали высокотехнологичные производства, конечно, нужны средства. Естественно, что для этого нужны длинные и дешёвые деньги. Но Центральный банк занят другими вещами – он следит за инфляцией. Они стараются её держать на уровне 4%. Но при этом мы не должны забывать о том, что нужно заниматься развитием экономики. Потому что в погоне за низкой инфляцией мы можем задушить экономику.

Но давайте посмотрим, какие деньги у нас с вами в стране есть. По оценкам экспертов, порядка 100 триллионов рублей сегодня не работают в экономике, но имеются в наличии. Давайте посмотрим, а кто у нас инвестирует. Наш банковский сектор, который собирает огромные средства, всего на 5,8% инвестирует в основной капитал. Ну какое уж тут у нас развитие будет?

Фото: cate_89 / Shutterstock.com

Ц: Как их стимулировать к инвестированию?

С. К. Нужна новая нормативная база, которая бы подвигала банки к тому, чтобы они не только собирали деньги на депозиты, раскладывали и выдавали кредиты физическим лицам, но и инвестировали. Эта нормативная база заставляла бы их инвестировать в основной капитал предприятий, которые никак не могут получить длинные и дешёвые деньги.

Ц: Почему банки так неохотно инвестируют?

С. К. Им проще, надёжнее и доходней работать с физическими лицами и депозитами без лишнего риска. А любое производство – это, конечно, рисковый капитал. И чем меньше предприятие – тем больше риски, как вы понимаете. И ясное дело, что банки не очень охотно эти риски на себя берут. И должна быть нормативная база, которая будет поджимать банки, заставлять их двигаться в этом направлении.

Ц: Это нужно для того, чтобы деньги не лежали, а работали в экономике?

С. К. Два простых примера я вам могу привести. Что вытаскивает деньги, например, физических лиц в экономику?

Ц: Ипотека?

С. К. Верно. Стройиндустрия – это вообще очень мультипликативная история, вы понимаете. Там же задействована и деревообработка, и цемент, и металлы. И возможность вытащить деньги из матрасов и со счетов граждан – это ипотека. Когда человек берёт ипотеку, эти деньги начинают работать в экономике.

Второй пример – это личный автомобиль. То же самое. Вы свои деньги вытаскиваете, отдаёте. Они работают в экономике, стимулируют производство легковых автомобилей. Ну, здесь экономически понятно, для чего это делается. И у человека есть стремление обладать автомобилем и иметь квартиру. Поэтому тут, конечно, нужно набирать инструменты, для того чтобы, с одной стороны, придерживать инфляцию, а с другой – стимулировать развитие экономики. Это, несомненно, нужно. А то мы смотрим, где у кого занять, хотя своих ресурсов немерено, но мы их не используем.