Россия останется Россией: Судья Арановский и конституционное культуртрегерство

Судья Конституционного суда Константин Арановский, известный своими особыми мнениями, снова проявил свою индивидуальность.

Конституционный суд в деле о трёх заявительницах, родившихся в советские времена в местах высылки их репрессированных родителей, встал на сторону пострадавших. И поскольку их семьи жили в Москве до репрессий, постановил изменить московское законодательство так, чтобы женщины могли воспользоваться своим законным правом вернуться в Москву, где проживали их родители.

Судья Арановский, как и Конституционный суд в целом, поддержал это решение, но решил пространно, от себя лично выразить несколько своих соображений общего характера (http://doc.ksrf.ru/decision/KSRFDecision442846.pdf). Прежде всего по вопросу о правопреемстве СССР и РФ.

Странная нелогичность

Почему-то Арановский считает, что если современная Россия берётся оценивать незаконное действие в отношении детей репрессированных, пытаясь правовыми способами восстановить справедливость, грубо попранную в советские времена, то тем самым страна навлекает на "свою государственную личность вину в советских репрессиях".

При этом Арановский допускает странную для юриста правовую нелогичность, кстати, очень распространённую среди либералов. Мол, раз большевики свергли "законную власть" Учредительного собрания, значит, и власть большевиков незаконна.

Напрашивается естественный вопрос: а с какой стати Учредительное собрание нужно считать "законной властью"? Созыв Учредительного собрания — это инициатива Временного правительства, сформированного из деятелей Февральской революции. Что "законного" можно найти в насильственном перевороте во время мировой войны? Что "законного" можно увидеть в насильственном изолировании Императора и вымучивании у него "отречения"?

На момент Февральской революции действовали Основные законы издания 1906 года. В них не были прописаны ни отречение, ни Временное правительство, ни Учредительное собрание. А военный бунт и военно-политический заговор с целью свергнуть Верховную власть во время войны по закону подлежали трибуналу и расстрелу.

Революция — это крах не только государства, но и права как такового. Революция утилизирует не только государство, но и его правовую систему, да и правосознание вообще. Фото: Scherl / Globallookpress

Да, в разгоне в январе 1918 года Учредительного собрания большевиками не было ничего законного. Как нет ничего законного в том, что один узурпатор отнимает власть у другого узурпатора. 

А законна ли республика в России?

Почему у члена Конституционного суда не возникает, например, вопроса о законности введения в России республиканского правления? Разве Февральская революция "узаконила" республику? Нет, она заняла "непредрешенческую позицию" поначалу.

Временное правительство собиралось созвать Учредительное собрание для того, чтобы решить через голосование депутатов, какую форму власти выбрать для России — монархию или республику.

Здесь, кстати, есть вопрос и к этой инициативе: а почему решили собирать партийных представителей, а не провели всеобщее голосование (референдум) по этому поводу? Видимо, боялись народного волеизъявления.

Но так или иначе, в реальности республика появилась после "Постановления о провозглашении России республикой". 14 сентября 1917 года министр-председатель Временного правительства Александр Керенский и министр юстиции Александр Зарудный совершают государственный переворот и своим бюрократическим решением "вводят" республику в России. Какова законность это решения? Где Учредительное собрание? Где народное волеизъявление? Где вообще хоть что-нибудь, что можно назвать легитимностью? Ничего нет. И мы вот уже сто лет живём в республике.

А всё потому, что юридическое положение дел часто может противоречить фактической стороне. Особенно когда сила права становится ничтожна по сравнению с фактической силой революционных обстоятельств.

Революция — это крах не только государства, но и права как такового. Революция утилизирует не только государство, но и его правовую систему, да и правосознание вообще. Вместо права встаёт в полный рост насилие как заменяющее собой любой закон. Насилие становится законом. И оно стало законом не с приходом большевиков, с февральских революционных дней 1917 года. Большевики только развили уже существующие революционные антиправовые "традиции" до абсолютного отрицания права в своей диктатуре партии и внутригражданской классовой войне. 

Правопреемственность чего?

Конечно, нельзя быть правопреемниками революционных узурпаторов. Как нельзя быть правопреемниками воров или убийц, не будучи самим вором или убийцей, обворовав или убив их.

Но это не значит, что Российская Федерация не может быть правопреемницей советского государства, Временного правительства и дореволюционной России. Одновременно это не значит и полного, всеобъемлющего правопреемства во всех вопросах. Между династией Рюриковичей и династией Романовых было Смутное время, в которое русское государство было попеременно захватываемо то Годуновым, то Шуйским, то семибоярщиной, то лжедмитриями, то поляками. Каждая промежуточная власть устанавливала свои договора, свои порядки. Далеко не всех их подтвердили Романовы, когда утвердились у власти (как, например, не признали права королевича Владислава на русский трон).

Арановский допускает странную для юриста правовую нелогичность, кстати, очень распространённую среди либералов. Мол, раз большевики свергли "законную власть" Учредительного собрания, значит, и власть большевиков незаконна. Фото: Scherl / Globallookpress

Собственно, преемственности между Владимиро-Суздальской Русью и Московским государством не помешало и татаро-монгольское нашествие. Власть ханов не стала связующей правовой нитью между свободной Владимиро-Суздальской Русью и Московским государством. Просто смута, раздробленность и несамостоятельность были дольше, чем на рубеже XVI-XVII веков.

Правопреемство не пропадает даже в тех случаях, когда оно отрицается вовсе. Так, правительство Ленина отказалось от многих международных договоров, но признавало обязательства по Гаагским конвенциям о законах и обычаях войны 1899 и 1907 годов.

Вопрос правопреемства необязательно должен быть всеобъемлющим. Это вопрос целесообразности. Это не частно-правовое наследство между физическими лицами, где человек либо входит в права наследства (со всеми его плюсами и минусами), либо отказывается от наследства вовсе.

Для того чтобы продолжить в веках историю русской государственности, совершенно необязательно принимать революцию, коммунистическую идеологию, политические репрессии и классовые эксперименты как свои и тащить их в своё будущее. Российская Федерация может стать правопреемником (более или менее полным или сингулярным) СССР, Временного правительства, Российской Империи и далее вглубь веков не как единый формально-юридический организм, а как фактический национально-цивилизационный организм, сформированный и существующий на определённой территории, на которых существовала, существует и будут существовать историческая Россия.

Это что касается частного мнения Арановского.

Олигархические истоки либерализма и западный конституционализм

Значительно более интересны принципы конституционализма, которые применяет к отечественной действительности специалист в государственном праве зарубежных стран Константин Арановский.

Родившись на Сахалине, Арановский окончил Дальневосточный университет и защищал свои диссертации в большом университете Питера. В 1999 году он апробировал результаты своих исследований во время прохождения курса "Американские правовые институты" в Школе права Университета штата Висконсин, в США.

Чтобы понять его конституционные взгляды, возьмём его работу "Конституционная традиция и её распространение в российском обществе" (Санкт-Петербург, 2004).

"Существо конституции, — утверждает Арановский, — открывается, если понимать её исторически. Она развивалась в Европе, преимущественно в Англии с XIII до XVII-XVIII вв.".

Говоря о XIII столетии как о начале конституционализма, наш автор имеет в виду Хартию вольностей 1215 года. Это документ, который в западном конституционализме является священной датой, отправной точкой, от которой либералы всего мира ведут происхождение либеральной идеологии.

Что же такое произошло "на лугу, который называется Рэннимид, между Уиндзором и Стэнзом, в пятнадцатый день июня" 1215 года, что так любят вспоминать все свободолюбивые граждане мира, всевозможные либералы и демократы всех мастей?

На самом деле Хартия вольностей 1215 года была обычным договором между побеждённым королём Иоанном Безземельным и победившими его баронами в союзе с Английской церковью. Документ стал результатом противостояния королей и знати после Норманнского завоевания. Короли стремились к объединению страны и консолидации власти. Знать хотела ограничить центральную власть в свою олигархическую пользу и желала, чтобы английские короли поменьше им докучали службой.

Собственно, суть Хартии в том, что 25 олигархов-баронов попытались сделать подконтрольным короля. Несчастный король обязался исправлять свои нарушения перед "двадцатипятибаронщиной" в течение 40 дней. Если же нет, то "те двадцать пять баронов совместно с общиною всей земли будут принуждать и теснить нас всеми способами, какими только могут, то есть путём захвата замков, земель, владений и всеми другими способами, какими могут, пока не будет исправлено (нарушение), согласно их решению". Баронам, а также всем тем, кто к ним примкнёт, было разрешено воевать с королём, если им покажется, что король слишком много от них хочет или в чём-то не прав с их точки зрения.

Эта "двадцатипятибаронщина" могла кооптировать в свои ряды других баронов, если кто-либо умирал или переезжал в другую страну. Ограниченный же в своих державных правах король обещал, что "ничего ни от кого не будем домогаться, как сами, так и через кого-либо другого, благодаря чему какая-либо из этих уступок и вольностей могла бы быть отменена или уменьшена".

Иоанн Безземельный в подписанной им Хартии разрешил баронам воевать с королём, если им покажется, что он не прав. Фото: Heinz-Dieter Falkenstein / Globallookpress    

Издав Хартию и вернув себе относительный контроль над королевством, Иоанн решил устранить установленные Хартией ограничения своей власти. С этой целью английский король обратился с жалобой к папе Иннокентию III, считавшемуся его сеньором. Папа, раздражённый тем, что вопрос, подлежавший его компетенции сюзерена, был разрешён вооружённым восстанием, объявил Хартию не имеющей силу и освободил короля от присяги соблюдать её. В специальной булле он охарактеризовал Хартию как несправедливый, противозаконный и позорный договор.

Но прецедент победы олигархии над королями погрузил Англию в бесконечную череду гражданских войн. Папские легаты, местные олигархи, регенты, парламенты к концу XIV столетия свели династию Плантагенетов с исторической сцены.

Парламент возвёл на английский престол Ланкастеров. А затем разразилась Столетняя война с Францией (1337–1453), в которой Англия потеряла почти все свои владения на континенте. Сразу же после началась жесточайшая тридцатилетняя гражданская война Белой и Алой розы (1455–1485), в которой была перемолота почти вся английская аристократия. Ланкастеров победили Йорки, но ненадолго.

Йорков убили Тюдоры. Затем Генрих Тюдор рассорился с папами, ввёл свою самостийную англиканскую веру и устроил жесточайшие гонения на католиков. Монастыри закрывались, монахи и монахини убивались сотнями.

Затем Англией стали править шотландские короли — Стюарды. Бесконечные религиозные гонения, огораживания (экспроприация земель) крестьян, борьба с парламентом привели к новым гражданским войнам. Противостояния перешли в революцию, кровавую диктатуру Кромвеля, в результате 30 января 1649 года был казнён король Карл I.

Лет пятьсот английская история, оплот свободы и либерализма, представляла собой бесконечную войну всех против всех. Это ли то, к чему надо стремиться? Олигархия боролась с королями, англикане с католиками, парламент с аристократией, аристократия с крестьянами, шотландцы и ирландцы с англичанами. И всё это кровавое месиво было посвящено отстаиванию своих эгоистических прав, о которых писала Хартия 1215 года.

Лет пятьсот английская история, оплот свободы и либерализма, представляла собой бесконечную войну всех против всех. Фото: Scherl / Globallookpress

Эта неписаная английская конституция породила целое мировоззрение конституционализма, пропагандируемое как величайшее достижение человечества. На самом же деле это лишь печальный попутчик бесконечных войн и гражданских кровопролитий.

Интересно, что Арановский в своей докторской диссертации постулировал, что "Россия получает конституционный материал в заимствованиях", причём в заимствованиях "компиляционных". Действительно, наша Конституция — это не только заимствование, но и банальная компиляция. Собственно, поэтому эти заимствованные европейские "ценности" вызывают в России такое сильное желание кардинально исправить текст Конституции.

Арановский понимает глубинное несоответствие западного конституционализма и русской психологической традиции, сформированной православной верой и отечественной историей. Он видит различное отношение русского человека к закону и правде. "В России не исключено поглощение принципа правового государства образом, близким к "царству правды"", — с неудовольствие констатирует юрист.

Но всё это никак не берётся в серьёзное рассмотрение либеральным культуртрегером. Если конституционализм не принимается русским обществом, то тем хуже для русского общества. Арановский, как и правоверный коммунист в своём коммунизме, убеждён, что либеральный конституционализм — универсальная система, которая обязательно "воссияет" в России. Не мытьём, так катаньем.

Его не пугает, что в России "склонность к единству и согласию вызывает концентрацию власти и отталкивает граждан от парламента с его фракционной борьбой, побуждает депутатов к единению с исполнительной властью, отвлекая от конституционного разделения властей. Эта склонность мешает сложиться умениям соперничать, которые дают жизнь многопартийности, выборам, правосудию, рынку".

А почему англосаксонские сомнительные "умения" должны быть восприняты как свои в русском обществе? С какой стати? Вера, психология, взгляды на власть, отношение к ближнему, сама история отличают нас от англичан кардинально. Но нет, всё равно надо почему-то обязательно быть "англичанами", конституционалистами.

"Конституционное поведение" должно укоренить у нас толерантность, конкуренцию и "недоверие" к власти. Последнее особенно своеобразно. Арановский подчёркивает, что нужно именно "недоверие", этакая теплохладная критичность к власти. Ну нет в нас этого. Мы либо ригористично поддерживаем власть, либо революционно её сметаем. И это не вопрос "отважного преодоления страха" (революции) или эмоционального страха перед начальством. Конечно, всё это не укладывается "в масштаб беспокойств конституционного человека", о котором говорит либеральный юрист.

Сколько ни ломай через колено русского человека, в этот "масштаб" он никогда не уложится. Это не наше мировоззрение, это не наши стереотипы психологического поведения.

Интересно, что Арановский очень боится "конституционных поправок" и хочет, "чтобы само намерение изменить Конституцию пугало трудностью и новизной". Он явно против распространения публичной власти и на местное самоуправление, против включения местного самоуправления в единую систему публичной власти. Сегодняшние поправки президента — против его идеологической шерсти.

Наши национальные понятия, такие как стыд, покорение авторитету (властному или нравственному), совесть, любовь, жалость, конечно, останутся "несоразмерными" конституционному праву. Мы ментально другие, психологически иные, исторически сформированы иначе. Это данность, и западная конституционная традиция в России не прижилась и не приживётся.

А вот опасения Арановского, что "в российском обществе… проступают черты собственной государственно-правовой традиции. После распада монархической, православной и советской государственности наблюдаются рецидивы, позволяющие допустить её продолжение" — это чистая правда. И здесь предчувствия Арановского, надеемся, не обманут ни его, ни нас.