Протоиерей Максим Козлов: «Русская Церковь стала автокефальной из-за впадения Константинопольской в ересь»

Межцерковный конфликт, вызванный вторжением Константинопольского Патриархата на каноническую территорию Русской Православной Церкви на Украине, с новой остротой поднял многие церковно-исторические вопросы. В том числе – историю обретения Московской Митрополией независимости от Константинополя в середине XV века. В те годы Церковь Ромейского Царства (Византийской Империи) впала в ересь, заключив с Римским папой Флорентийскую унию, что вызвало ответную реакцию Церкви Русской.

Подробности этой средневековой истории, получившей столь серьезные отголоски сегодня, в XXI веке, Телеканал «Царьград» обсудил с ведущим российским специалистом по истории западных исповеданий, профессором Московской духовной академии, председателем Учебного комитета Русской Православной Церкви протоиереем Максимом Козловым.

Царьград: Отец Максим, что же привело в 1441 году к разрыву Русской Церкви и Константинопольского Патриархата, а спустя семь лет – к избранию первого независимого от Константинополя Митрополита Киевского и всея Руси, чья кафедра к тому времени уже находилась в Москве?

Протоиерей Максим Козлов: Мы должны вспомнить, что это событие середины XV века – драматическое во многих отношениях. Это – завершение истории Восточной Римской, Ромейской, или, как ее впоследствии стали называть, Византийской Империи. В предощущении конца Византии греческие патриоты, для которых эллинизм в какой-то момент стал значить больше верности Православию, посчитали, что путем вероучительного компромисса с Римской кафедрой можно будет заручиться поддержкой Римского папы, как духовного вождя христианского Запада, и получить поддержку Западной Европы против Османской империи. Именно этим руководствовались сторонники заключения унии на Ферраро-Флорентийском соборе в 1439 году.

Нет, это не были какие-то злокозненные люди, «шпионы папства» и так далее. Но для них национально-государственное перевесило религиозное – верность святоотеческой традиции и незамутненность Православия. Они оказались готовы пойти на этот компромисс, признать главенство Римского папы, признать ключевые догматы Запада, по которым уже имело место расхождение, включая филиокве и чистилище, но главное – признать «примат», «первенство власти» Римского папы. Евгений IV, который возглавлял тогда Римскую кафедру, был крайне заинтересован в таком договоре с греками для поднятия собственного авторитета. И как мы знаем, эта позиция была поддержана и Патриархом Константинопольским, и императором.

Ц.: И именно эту Флорентийскую унию тогда категорически не приняли в Москве?

Отец Максим: Уния была подписана большинством представителей восточной делегации. По сути, единственным принципиальным оппонентом был тот, кого мы прославляем ныне как великого поборника Православия – святитель Марк Эфесский. А среди подписавших был и находившийся на Киевской (по букве) и Московской (по факту) Митрополичьей кафедре митрополит Исидор (грек по происхождению – ред.). По его возвращении в Москву, после некоторого колебания и смятения, митрополита Исидора не приняли, сместили с кафедры и заключили в тюрьму. Хотя, с другой стороны, сделали это таким образом, чтобы он смог сбежать. И он сбежал, впоследствии закончив жизнь в Италии кардиналом Римско-католической церкви.

Святитель Марк Эфесский. Фото: pravoslavie.ru

Ц.: А уже совсем скоро, в 1453 году, Константинополь пал под ударами молодой Османской империи. Ведь это был униатский, греко-католический Константинополь?

Отец Максим: С точки зрения возглавления церковной структуры, Константинопольского Патриархата, он был униатским. И именно поэтому стоит сдержаннее относиться к мифологии, связанной с событиями, якобы происходившими в Святой Софии при падении Константинополя.

Ц.: Речь о предании, согласно которому Константинопольский Патриарх с архидиаконом во время захвата турками Константинополя вошли в стену собора Святой Софии? И что когда-нибудь, после освобождения Стамбула, они оттуда выйдут и продолжат богослужение?

Отец Максим: Именно так. Не будем забывать, что это были униатские священнослужители. И тут невольно прослеживается аналогия с Храмом Христа Спасителя: мы не должны забывать, что когда в 1931 году большевики взрывали Храм Христа Спасителя, он к тому моменту был центром обновленчества.

Ц.: Более того, здесь прослеживается и другая аналогия – в те же самые 1920-30-е годы стамбульские Константинопольские Патриархи активно поддерживали советских раскольников-обновленцев.

Протоиерей Максим Козлов. Фото: st-serafim.ru

Отец Максим: Да, Константинопольская Патриархия в те годы, мягко говоря, очень двусмысленно вела себя по отношению к обновленчеству и законной Патриаршей Церкви.

Ц.: Но вернемся в середину XV века. Константинопольский Патриархат в ереси, Русская Церковь с ним, как противоречащим «древнему нашему благочестию и православной вере», разрывает. Что дальше?

Отец Максим: Русь встала перед необходимостью дальнейшего канонического самоопределения. Это было непростое решение. Потому что вся предыдущая история протекала при кириархальной Константинопольской Церкви, с которой исторически была связана Церковь Русская. Тем не менее на Соборе епископов 1448 года произошло избрание святителя Ионы первым полностью самостоятельным, автокефальным, то есть никак не утверждавшимся в Константинополе, главой Русской Церкви. И Русская Церковь именно с этого момента ведет свою автокефалию. Можно вспомнить, как торжественно праздновался юбилей этой автокефалии в 1948 году на приснопамятном Всеправославном совещании, которое происходило в храме Воскресения Христова в Сокольниках в Москве.

Ц.: Куда, кстати, не прибыл Константинопольский патриарх, хотя и прислал своих представителей?

Отец Максим: Да, от Восточных Патриархатов там были только представители, но, так или иначе, это был самый значимый Всеправославный форум XX столетия (существует версия, что на этом совещании, изначально готовившемся как собор, мог быть поставлен вопрос об изменении диптиха, где первое место Константинопольского Патриархата должен был заменить Московский – ред.).

Ц.: Некоторые критики утверждают, что Русская Церковь в середине XV века незаконно разорвала общение с Константинопольским Патриархатом, что церковное единство превыше всего. Но нужно ли и возможно ли это механическое единство с теми, кто впал в ересь, или важнее единство в истине?

Отец Максим: Нужно сказать, что Флорентийская уния никогда не была принята полнотой православного народа и духовенства. Известны слова папы Евгения IV, который, узнав, что святитель Марк Эфесский не подписал унии, произнес: значит, мы ничего не достигли. И как только внешние обстоятельства изменились, первый Патриарх после падения Константинополя, Геннадий Схоларий, отказался от унии. К этому времени для православных греков и других народов, населявших средиземноморские территории бывшей Византии, начались очень тяжелые времена под многовековым Османским правлением. Проводить какие-то соборы, заниматься урегулированием статуса той же Русской Церкви при всех тех нестроениях было невозможно.

Поэтому формальным образом, с точки зрения Константинополя, они ведут нашу автокефалию с подписания грамоты об установлении Московского Патриаршества в 1589 году. Но реально, конечно, и до этого Православный Восток часто и многообразно обращался к великим Московским князьям и Московским Митрополитам за помощью. И финансовой, и политической. Ходоки постоянно прибывали, привозили дары (в основном, реликвии, за которые получали твердую валюту того времени – золото и пушнину – ред.). Каких-то формальных документов, которые бы конституировали статус Русской Церкви, не было, но никто не покушался на ее самостоятельность.

Собор Святой Софии. Фото: www.globallookpress.com

Ц.: И все-таки: все Восточные Церкви в пленении, а Константинопольский Патриархат так на какое-то время даже уклонился в ересь, Русская же Церковь, напротив, обретает автокефалию, более того, Московское государство усиливается, освобождается от ордынского ига. Почему же мы в итоге согласились с тем, что первенство чести остается за четырьмя Восточными Патриархами, мы же становимся пятыми? Не стало ли это миной замедленного действия, и в итоге это «первенство чести» пытаются представить «первенством власти»?

Отец Максим: Думаю, это выражает глубинное отношение полноты Русского Православия, полноты народа Божия в нашей Церкви к тому, что есть Церковь Христова. Что главным в ней является, как сказал еще в первом столетии священномученик Игнатий Богоносец, «первенство в любви», а не в усвоении себе административных и канонических прерогатив. Именно на этом переносе акцента с «председательствования в любви», как говорил Игнатий Богоносец о Римской кафедре, на «председательствование во власти» произошло крушение первого Рима и его отпадение от полноты истины Вселенского Православия.

Собственно, то, что мы наблюдали в XIX-XX столетиях, и то, что наблюдаем с такой отчетливостью сейчас – в отношении Константинопольских Патриархов, это – та же самая тенденция. Тот же самый соблазн папизма или, как он еще в XIX столетии стал называться, «восточного папизма» со стороны Константинополя. И именно эта тенденция никогда не возобладала в Русской Церкви.

Фото: www.globallookpress.com

Ц.: Получается, что именно в этом и заключается сегодняшняя актуальность событий середины XV века? Может, стоит их чаще актуализировать, артикулировать, напоминая об этом, в том числе и нашим братьям из Стамбула?

Отец Максим: Самое главное, что сегодня мы должны напомнить им и самим себе, что Церковь Христова стоит не человеческими планами, но Божиим смотрением. Что какими бы ни были внешние неблагоприятные драматические или даже трагические обстоятельства, у нее есть тот Пастыреначальник, на Которого мы возлагаем свое упование, и Который выведет церковный Корабль из любых бурь. И есть обетование Христово о «вратах ада», которые не одолеют Его Церкви, какие бы нестроения не смущали сейчас всех нас.