Николай Ульянов: Откуда появился украинский сепаратизм

Николай Иванович Ульянов (1905-1985) русский и советский историк, занимавшийся научной деятельностью в СССР и США, и проживший удивительную жизнь в самую тяжелую для родины эпоху, прошедший арест, лагеря и чужбину. Там - в Германии и Марокко - ему прошлось работать на заводах, потому что он не желал отдавать свой интеллект и знания врагам России, пока с помощью русских эмигрантов он не перебрался за океан и не стал преподавать в американских университетах. Николай Ульянов вошел в историю тем не менее не как профессор, а как автор всего одной – но зато какой! – книги: "Происхождение украинского сепаратизма". 

Видимо, этот вопрос волновал его больше всего остального, поскольку он понимал его значение для будущего России и хотел честно разобраться, что породило это явление, насколько оно жизнеспособно и, соответственно, что его может ожидать. Именно поэтому мы и обращаемся сейчас к этой книге – наступающий 2017 год будет, безусловно, очень важным, судьбоносным для Украины, которая, отвернувшись от России, и не принятая Западом, должна будет крепко подумать, как жить дальше и зачем жить дальше так, как она жила до сих пор. 

Кстати, этот научный труд, опубликованный полвека назад, тоже имеет удивительную судьбу. Писатель-историк писал его по зову сердца, в качестве хобби, в свободное от работы время. Не по заказу – за такую работу он не брался никогда, за что и был объявлен в СССР "троцкистом" и отправлен в ГУЛАГ. Тем не менее он отверг направленную против СССР работу в западных пропагандистских центрах после войны, быстро разобравшись, что борьба против "коммунизма" - это на самом деле борьба против России, которая была и будет. В США писатель-историк не смог издать свой труд - его просто отказались печать. Это удалось сделать в Мадриде в 1966 году. Скорее всего, помогли обосновавшиеся там со времен испанской гражданской войны белогвардейцы - великороссы, малороссы и другие, считавшие себя русскими. А дальше произошло еще одно "чудо", вернее, целых два. Почти весь тираж кто-то скупил и … уничтожил: у Ульянова остались лишь несколько авторских экземпляров. Это могли быть и американские, и … советские спецслужбы, заинтересованные в поддержании украинского мифа, и сами "самостийники". И тем не менее через годы после смерти автора, скончавшегося в 1985 году, один из чудом уцелевших экземпляров прорвал информационную блокаду. В 1996 году книгу опубликовало издательство "Вагриус", любой человек может прочитать ее в интернете - детективная судьба книги закончилась. Так Ульянов уже после смерти реализовал цель своей жизни: рассказать правду об одном из самых мифологизированных явлений всемирной истории.

В предисловии к труду своей жизни автор объясняет, почему он так заинтересовался "украинским самостийничеством". Потому что это явление обладает одной уникальной особенностью – "оно ни под какие из существующих учений о национальных движениях не  подходит и никакими "железными" законами не объяснимо". 

Почему украинство - это сепаратизм, а не национализм?

Ульянов подчеркивает, что у этой сепаратисткой идеологии, во-первых, нет "самого необходимого оправдания для своего возникновения" – "национального угнетения", поскольку "за все 300 лет пребывания в составе Российского Государства Малороссия-Украина не была ни колонией, ни "порабощенной народностью". А во-вторых, самостийничество разительно противоречит основному принципу любого настоящего национального движения – что "национальная сущность народа" лучше  всего выражается той партией, которая возглавляет его. Однако вместо этого мы имеем следующее: "Ныне украинское самостийничество дает образец величайшей ненависти ко всем наиболее чтимым и наиболее древним традициям и культурным ценностям малороссийского народа: оно подвергло гонению церковнославянский язык, утвердившийся на Руси со времен принятия христианства, и еще более жестокое гонение воздвигнуто на общерусский литературный язык, лежавший в течение тысячи лет в основе письменности всех частей Киевского Государства, во время и после его существования. Самостийники меняют культурно-историческую терминологию, меняют традиционные оценки героев событий прошлого". 

Действительно, все это происходило и тогда, когда Ульянов писал свою книгу, это происходит с колоссальным размахом и сейчас, и все с той же целью: "Все это означает не понимание и не утверждение, а искоренение национальной души. Истинно национальное чувство приносится в жертву сочиненному партийному национализму". 

Поэтому Ульянов предлагает называть украинский национализм "сепаратизмом": "Схема развития всякого сепаратизма такова: сначала якобы пробуждается "национальное чувство", потом оно растет и крепнет, пока не приводит к мысли об отделении от прежнего государства и создании нового. На Украине этот цикл совершался в  обратном направлении. Там сначала обнаружилось стремление к отделению, и лишь потом стала создаваться идейная основа, как оправдание такого стремления… Именно национальной базы не хватало украинскому самостийничеству во все времена. Оно всегда выглядело движением ненародным, вненациональным, вследствие чего страдало комплексом неполноценности и до сих пор не может выйти из стадии самоутверждения. Если для грузин, армян, узбеков этой проблемы не  существует, по причине ярко выраженного их национального облика, то для украинских самостийников главной заботой все еще остается доказать отличие украинца от русского. Сепаратистская мысль до сих пор работает над созданием антропологических, этнографических и лингвистических теорий, долженствующих лишить русских и украинцев какой бы то ни было степени родства между собой".  

И ведь действительно, украинские историки, писатели и политики занимаются этим до сих пор, причем в совершенно немыслимых во времена Ульянова масштабах – пишут книги типа "Украина – не Россия", распространяются о "великих украх", рассуждают о "праукраинцах" Иисусе Христе и Будде… А ведь это говорит лишь о правильности его концепции, раз в нее укладывается даже такое. 

"И это обилие теорий, и лихорадочное культурное обособление от России, и выработка нового литературного языка не могут не бросаться в глаза и не зарождать подозрения в искусственности национальной доктрины", - делает вывод автор "Истории украинского сепаратизма". 

Прародители украинского сепаратизма

И Ульянов задается целью проследить, а кто же подкинул населению Малой Руси такие противоречащие здравому смыслу идеи, и почему, каким образом они нашли у "украинцев" своих сторонников. 

В предисловии к своему труду автор отмечает "давнишнюю тенденцию объяснять украинский национализм исключительно воздействием внешних сил". И он признает, что этот фактор действительно сыграл огромную роль. Богатую пищу для размышлений предоставили события Первой мировой войны, когда "вскрылась картина широкой деятельности австро-германцев по финансированию организаций, вроде "Союза Вызволения Украины", организации боевых дружин ("Сичевые Стрельцы"), воевавших на стороне немцев, по устройству лагерей-школ для пленных украинцев". Он признает, что немецкие планы насаждения самостийничества были грандиозны, проводились в жизнь с настойчивостью и размахом, однако вся подготовительная работа была сделана не ими. 

Никто не может сравниться в этом смысле, подчеркивает Ульянов, с поляками: "Поляки, в самом деле, по праву могут считаться отцами украинской доктрины. Она заложена ими еще в эпоху гетманщины. Но и в новые времена их творчество очень велико. Так, само употребление слов "Украина" и "украинцы" впервые в литературе стало насаждаться ими. Оно встречается уже в сочинениях графа Яна Потоцкого. Другой поляк, гр. Фаддей Чацкий, тогда же вступает на путь расового толкования термина "украинец". Если старинные польские анналисты, вроде Самуила Грондского, еще в XVII веке выводили этот термин из географического положения Малой Руси, расположенной на краю польских владений ("Margo enim polonice kraj; inde Ukгаinа quasi provinсiа ad fines Regni posita"), то Чацкий производил его от какой-то никому кроме него не известной орды "укров", вышедшей якобы из-за Волги в VII веке. Поляков не устраивала ни "Малороссия", ни "Малая Русь". Примириться с ними они могли бы в том случае, если бы слово "Русь" не распространялось на "москалей". 

Да, именно поляки, несмотря на разделы Польши и исчезновения с политической карты на время этого государства, "покрывши весь правобережный юго-запад России густой сетью своих поветовых школ, основав польский университет в Вильно и прибрав к рукам открывшийся в 1804 году харьковский университет, … почувствовали себя хозяевами умственной жизни малороссийского края". Это польская интеллигенция стала пропагандировать "малороссийское наречие как литературный язык, украинскому юношеству внушалась мысль о чуждости общерусского литературного языка, общерусской  культуры и, конечно, не  забыта была идея нерусского происхождения украинцев". 

"Польская заинтересованность в украинском сепаратизме, - продолжает Ульянов, ссылающийся при этом на труды других исследователей этого феномена, - лучше всего изложена историком Валерианом Калинкой, понявшим бессмысленность мечтаний о возвращении юга России под польское владычество. Край этот потерян для Польши, но надо сделать так, чтобы он был потерян и для России. Для этого нет лучшего средства, чем поселение розни между южной и северной Русью и пропаганда идеи их национальной обособленности". 

Ульянов констатирует: "Поляки взяли на себя роль акушерки при  родах украинского национализма и няньки при его воспитании. Они  достигли того, что малороссийские националисты, несмотря на застарелые антипатии к Польше, сделались усердными их учениками. Польский национализм стал образцом для самого мелочного подражания, вплоть до того, что сочиненный П.П.Чубинским гимн "Ще не вмерла Украина" был неприкрытым подражанием польскому: "Jeszcze Polska ne zginееa "… 

Так действовали поляки не только в XIX веке, невольно подготавливая также почву для острейшего соперничества и вражды, нашедших кульминацию в Волынской резне, и в ХХ веке. В качестве примера весьма характерной фигуры "украинского националиста" этой эпохи историк приводит Андрея Шептицкого, примаса униатской  церкви, который также был польским графом и - до принятия монашества - австрийским кавалерийским офицером, младшим братом министра обороны в правительстве Пилсудского. Занимая кафедру львовского митрополита в 1901-1944 годах, "он неустанно служил делу отторжения Украины от России под видом ее национальной автономии", и "деятельность его, в этом смысле, один из образцов воплощения польской программы на востоке". 

Казалось бы, уже все сказано. Но Ульянов "копнул" еще глубже, завершая свое предисловие: "Картина этих более чем столетних усилий полна такого упорства и энергии, что не приходится  удивляться соблазну некоторых историков и публицистов объяснить украинский сепаратизм одним только влиянием поляков. Но вряд ли это будет правильно. Поляки могли питать и взращивать эмбрион сепаратизма, самый же эмбрион существовал в недрах украинского общества. Обнаружить и проследить его превращение в видное политическое явление - задача настоящей работы".

Откуда появился эмбрион сепаратизма?

Этим эмбрионом было, как блестяще доказывает Ульянов, запорожское казачество, облик которого как свободных людей, ревнителей Православия, боровшихся за справедливость и правду, сложившийся из "исторических романов, песен, преданий и всевозможных произведений искусства", мало похож на его реальный исторический облик. На деле это была хищническая разбойничая ватага, говоря современным языком, организованная преступная группировка смешанного этнического происхождения, номинально – православные, но достаточно равнодушные к любой религии, зато очень любившие материальные блага, деньги и почести, и готовые ради этого воевать под любыми знаменами, менять союзников и покровителей, исходя из своих собственных интересов. В ходе восстания малороссов против польского ига и изгнания восставшими, к которым, увидев возможности обогатиться и повысить свой статус, присоединились казаки, польской администрации и помещиков из обширных районов Малой Руси казачья старшина навязала себя его населению в качестве новых панов.

А когда разочаровавшиеся в таком исходе восстания малороссийские крестьяне потеряли энтузиазм и антипольские силы стали терпеть поражения, возглавившему восстание Богдану Хмельницкому ничего не оставалось, как искать заступничества у Москвы против поляков, чтобы сохранить добытые казаками привилегии и полученный ими контроль над населением отпавших от Польши территорий. Для гетмана, являвшего также данником Оттоманской порты (соответствующие грамоты были обнаружены историком Костомаровым), и его окружения союз с Россией был временной мерой, вызванной особыми обстоятельствами, и поэтому серьезно его ни сам Хмельницкий, ни другие гетманы не рассматривали, и всегда были готовы отложиться, что почти все, так или иначе, и делали. До Екатерины II они творили в своей вотчине все, что хотели, русская власть, зачастую свирепая с собственными подданными, в таких случаях всегда демонстрировала непревзойденный такт и уважение к местным обычаям, и поэтому не вмешивалась в малороссийские дела. Но именно на Россию, установившей над малороссами жестокий гнет, купившей в Бердичеве пышные поддельные гербы и титулы казацкой старшиной, списывались ее собственные корыстолюбие, бездарность и жестокость. Поэтому, отмечает Ульянов, "едва ли не первым сепаратистом был сам гетман Богдан Хмельницкий, с именем которого связано воссоединение двух половин древнего русского государства". 

Ульянов вскрывает и приводит бесчисленные примеры того, что потеряв Малороссию, поляки развернули против России настоящую идеологическую войну, в которой казацкая старшина с удовольствием выступала на их стороне, набивая себе в глазах Москвы цену: "Когда  Выговский изменил царю и собрал раду в Гадяче, туда приехал польский посланный Беневский. Речь его к казакам - великолепный образец красноречия, рассчитанный на слушателей знающих, что каждое слово оратора - ложь, но принимающих ее, как откровение. "Все доходы с Украины царь берет на себя, установили новые пошлины, учредили кабаки, бедному казаку нельзя уже водки, меда или пива выпить, а про вино уже и не вспоминают. Но до чего, паны-молодцы, дошла московская жадность? Велят вам носить московские зипуны и обуваться в московские лапти!

Вот неслыханное тиранство!.. Прежде вы сами старшин себе выбирали, а теперь москаль дает вам кого хочет; а кто вам угоден, а ему не нравится, того прикажет извести. И теперь вы уже живете у них в презрении; они вас чуть за людей считают, готовы у вас языки отрезать, чтоб вы не говорили, и глаза вам выколоть, чтоб не смотрели... да и держат вас здесь только до тех пор, пока нас, поляков, вашею же кровью завоюют, а после переселят вас за Белоозеро, а Украину заселят своими московскими холопами". 

"Казакам, конечно, лучше было знать, приказано ли им носить зипуны и обуваться в лапти, но какой-то "идейный базис" надо было подвести под измену, - продолжает историк. - Потому, когда их спросили: "А що! Чи сподибалась вам, панове-молодцы, рацея его милости пана комиссара?" - последовал восторженный крик: "Горазд говорить!" Пасквилями, наветами, подметными письмами, слухами полна вся вторая половина XVII века. Поколения вырастали в атмосфере вражды и кошмарных рассказов о московских ужасах. Зная по опыту могущество пропаганды, мы только чуду можем приписать, что малороссийский народ в массе своей не сделался русофобом. Сочинение антирусских памфлетов продолжалось до самого упразднения гетманства в 1780 г. Теперь достаточно хорошо выяснено, что рассадником этого творчества на Украине была войсковая канцелярия - бюрократический центр казачьего уряда. Чинов этого учреждения помянул в XX веке Грушевский, как  беззаветных патриотов, трудившихся "в честь, славу и в защиту всей Малороссии". Они несли, так сказать, в массы весь созданный изначально польской пропагандой "фонд анекдотов, сарказмов, шуточек, легенд, антимосковских выдумок, которыми самостийничество пользуется по сей день".

Разоблачение черной легенды

Ульянов не оставляет камня на камне от одного из наиболее ядовитых мифов укронационалистов, в котором они убедили и многих других: доверившихся России "украинцев" москали обратили в рабство! 

"Светлая, счастливая, свободная" эпоха (вспомним речь польского комиссара!) ушла, после екатерининского указа 1783 года наступила эпоха "рабства, слез и стенаний": "Катерина вража баба. Що ты натворила! Степ широкий, край богатый Панам роздарила". В исторических справочниках читаем: "1783 год. 14 мая (3 мая ст.ст.) указом Екатерины II был закрепощены вольные крестьяне малороссийских областей". 

Между тем элементарный анализ теста этого документа показывает, что крепостное право де-факто существовало в Малороссии до принятия этого указа. Речь идет о легализации практики, которую давно завели превратившиеся в "помещиков" и "дворян" запорожцы – вскоре после изгнания поляков и установления своей власти над крестьянами Малороссии, которая воспринималась современниками "хуже лядской". Причем в условиях, когда Россия не вмешивалась во внутренние дела гетманства. Указ царицы, якобы превративший жизнь "украинцев" в ад, народом был не замечен, поскольку фактически ничего не изменилось. Мало того, он имел позитивные последствия.

"Указ был одним из серии узаконений, порожденных другой, более важной и общей реформой, объявленной в 1780 году, - указывает историк. - Реформа эта - упразднение гетманства и всех казачьих порядков в Малороссии. В 1781 году упразднены Малороссийская  Коллегия, Генеральный суд, центральные войсковые и полковые учреждения, территория гетманщины разделена на наместничества Киевское, Черниговское и Новгород-Северское, где вся администрация, суд и управление должны были отправляться с тех пор по общероссийскому образцу. То был полный конец казачьего уряда, существовавшего около 130 лет. Жалели о нем немногие, больше те, что кормились от него; "моцные" же казаки, в массе своей, давно превратились в "благородное российское  дворянство", ничем от великоросских собратьев не отличавшееся. Состоя на службе в столицах, заседая в Сенате и Синоде, сделавшись генералами,  министрами, канцлерами империи, добившись всего, о чем мечтали их предки, они не имели уже причин жалеть о казачьих привилегиях. Из рассадника смут превратились в опору порядка и трона. Только небольшая горсточка продолжала скорбеть о бунчуках и жупанах"... 

Историк продолжает: "Процесс слияния малороссийского  шляхетства с великорусским шел так быстро, что окончательное упразднение гетманства при Екатерине не вызвало никакого сожаления. Все прочие перемены встречены столь же легко, даже с сочувствием. Если небольшая кучка продолжала твердить о прежних "правах", то очень скоро "желание к чинам, а особливо к жалованию" взяло верх над "умоначертаниями старых времен". Как только разрешился в благоприятную сторону вопрос о проверке дворянского звания, южнорусское шляхетство окончательно сливается с северным и  становится фактором общероссийской жизни. Забвение недавнего автономистского прошлого было так велико, что по словам того же Грушевского, "созидание национальной жизни" пришлось начинать "заново на пустом месте". 

Ну а в жизни народа в результате этого стало лишь больше порядка и стабильности: государственные законы теперь в равной степени распространялись на Малороссию и Великороссию. Только с этого периода Санкт-Петербург реально отвечает за то, что происходит в Южной Руси, где "национальная жизнь" в первой половине XIX  столетия была представлена "любителями народной поэзии и собирателями фольклора, добрая половина которых состояла из "кацапов", вроде Вадима Пассека, И.И.Срезневского, АПавловского". Гоголь хорошо выразил чувства 99,9% образованных и необразованных людей Южной Руси: "Скажу вам, что я сам не знаю, какова у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы щедро одарены Богом и, как нарочно, каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой". 

Центры украинской словесности – Петербург и Москва

"Центрами новой украинской словесности в XIX веке, - свидетельствует историк, - были не столько Киев и Полтава, сколько Петербург и Москва. Первая "Грамматика малороссийского наречия", составленная великоруссом А.Павловским, вышла в С.Петербурге, в 1818 году… Первый сборник старинных малороссийских песен, составленный кн. М.А.Цертелевым, издан в 1812 году в Петербурге. Следующие за ним "Малороссийские песни", собранные  М.А.Максимовичем, напечатаны в Москве в 1827 г. В 1834 году, там же, вышло второе их издание. В Петербурге печатались Котляревский, Гребенка, Шевченко"… 

Однако, в эту идиллию начинает постепенно вмешиваться политика: декабристы и польская шляхта на присоединенных к России землях, вынашивающие планы антиправительственных мятежей и поднимающие их, польская интеллигенция в Малороссии, восприимчивая к идущим из Европы революционным, либеральным и националистическим идеям, начинают использовать незначительные отличия между двумя основными частями русского народа, сохранявшиеся на уровне языка и ментальности, в своих интересах. Им начинает активно помогать в этом "прогрессивная" русская интеллигенция, для которой буйные запорожцы становятся символом свободы и борьбы с самодержавием. Простой народ эти веяния не захватывают, но они вынуждают императорские власти начать с подозрением взирать на книги и статьи на "мове", которую изначально сами же и продвигали как свидетельство богатых региональных особенностей великого и могучего русского языка. Когда становится известно, что польские повстанцы рассчитывают на помощь со стороны "украинцев" и сознательно противопоставляют их русским. 

Украинство и революция

"Декабристы первые отождествили свое дело с украинизмом и создали традицию для всего последующего русского революционного движения. Герцен и Огарев подражали им, Бакунин на весь мир провозгласил требование независимой Польши, Финляндии и Малороссии, а петрашевцы, при всей неясности и неопределенности их плана преобразования России, тоже успели подчеркнуть свой союз с сепаратизмами, в том числе с малороссийским. Это одна из закономерностей всякого революционного  движения", - указывает историк, приводящий далее совершенно анекдотический случай. 

"В 1861 г. возникла идея печатания официальных государственных документов по-малороссийски, и первым таким опытом должен был быть манифест 19 февраля об освобождении крестьян, - пишет Ульянов. - Инициатива исходила от П.Кулиша и была положительно встречена на верхах. 15  марта 1861 г. последовало высочайшее разрешение на перевод. Но когда перевод был сделан и через месяц представлен на утверждение Государственного Совета, его не сочли возможным принять. Кулиш еще до этого имел скандальный случай перевода Библии с его знаменитым "Хай дуфае Сруль на Пана" (Да уповает Израиль на Господа). Теперь, при переводе манифеста, сказалось полное отсутствие в малороссийском языке государственно-политической терминологии. Украинофильской элите пришлось спешно ее сочинять. Сочиняли путем введения полонизмов или коверканья русскихслов. В результате получилось не только языковое уродство, но и совсем непонятный малороссийскому крестьянину  текст, по крайней мере, менее понятный, чем обычный русский. Напечатанный впоследствии в "Киевской Старине", он служил материалом для юмористики. Но когда в 1862 г. Петербургский  КомитетГрамотности возбуждает ходатайство о введении в Народных школах Малороссии преподавания на местном наречии, оно принимается к рассмотрению, и сам министр народного просвещения А.В.Головнин поддерживает его. По всей вероятности, проект этот был бы утвержден, если бы не начавшееся польское восстание, встревожившее правительство и общественные круги. Выяснилось, что повстанцы делали ставку на малороссийский сепаратизм и на разжигание крестьянских аграрных волнений на юге России, посредством агитационных брошюр и прокламаций на простонародном наречии. И тут замечено было, что некоторые украинофилы охотно сотрудничали с поляками на почве распространения таких брошюр. Найденные при обысках у польских главарей бумаги обнаружили прямые связи украинских националистов с восстанием". 

Естественно, Санкт-Петербург решил "пресечь" крамолу: "Проекту преподавания на малороссийском языке не дали ходу, а печатание малороссийских книг решили ограничить". Хотя формально и официально все ограничения украинской печати отпали только в 1905 году, фактически они не соблюдались с самого начала. Это касается и знаменитого запретительного Эмского Указа 1876 года Александра II, который, никому, кроме самого самодержавия, вреда не принес: "Для украинского движения он оказался манной небесной. Не причиняя  никакого реального ущерба, давал ему долгожданный венец мученичества". 

Так любовь малороссов к своему краю, своей "малой родине", которая была понятна и правительству, и великороссам, и ими разделялась, оказалась чревата очень неприятными последствиями. 

Как "украинцы" обошли кельтов

Автор весьма уместно сравнивает украинство с другими этнографическими причудами того времени, и делает поразительный вывод: "Существовало лет сто тому назад ново-кельтское движение, поставившее целью возродить кельтский мир в составе Ирландии, Шотландии, Уэльса и французской Бретани. Стимулом были древняя поэзия и предания. Но рожденное не жизнью, а воображением, движение это дальше некоторого литературного оживления, филологических и археологических изысканий не пошло. Не получилось бы никаких всходов и на почве увлечения казачьей словесностью, если бы садовник-история не совершила прививку этой, отрезанной от павшего дерева ветки, к растению, имевшему корни в почве XIX века. Казачья идеология привилась к древу российской революции и только от него получила истинную жизнь. То, что самостийники называют своим "национальным возрождением", было не чем иным как революционным движением, одетым в казацкие  шаровары". Именно благодаря этому сделал свою поэтическую карьеру ученик декабриста Рылеева второразрядный украинский поэт-русофоб, набравшийся в Санкт-Петербурге примитивно понимаемых революционных идей и поэтому продвигаемый революционерами, Тарас Шевченко. Увы, революционеры не любили не только Россию, ее политической строй, религию и церковь, но и все русское, как слишком тесно со всем этим связанное, поэтому его стихи оказались кстати - "великому кобзарю" в СССР поставили гигантские памятники, в честь него называли улицы, площади и корабли. Вот он - "политический заказ" в чистом виде, а ведь какую гадость он писал: "Кохайтеся чернобривы, та не з москалями, бо москали чужи люди, роблять лихо з вами". Или: "Ляхи були - усе взяли, кровь повыпивали, а москали и свит Божий в путо закували". 

Кстати, хвалебные статьи, речи ему возносили и ненавидевшие Россию и СССР украинские националисты за рубежом, и тоже ставили памятники. Общим у советских и антисоветских поклонников Шевченко была его ненависть к исторической России, лживая героизация казацкой вольницы.  

Украинство терпит поражение в России и уходит в Галицию

Между тем бурное экономическое развитие России, рост народного благосостояния, подавление революционного движения при Александре III привели к забвению украинства на территории Российской империи – "украинцы" считали себе малороссами и гордились этим. Поэтому апологетам этой клонившейся к полному упадку и никогда не имевшего массового характера идеологии пришлось перебраться в австрийскую Галицию, где ее стали поддерживать австро-венгерские спецслужбы – как в целях внутренней политики, чтобы противопоставить местных "руських" полякам, которые составляли верхи общества и мечтали о восстановлении польской независимости, так и русским, но уже как "украинцев". 

Это удалось не сразу, далеко не сразу, поскольку в Галиции издавна существовала сильная "русская партия", и там ничего не знали ни о каких "украинцах". Благодаря Первой мировой войне, однако, эта геополитическая интрига сработала. Галичан-сторонников России, тепло встречавших Николая II во Львове после занятия его русской армией, сгноили в концлагерях, а большевистская революция в России уничтожила ее остававшихся сторонников в Галиции морально. Так галичане, давно оторвавшиеся исторически от основного русского древа, не только стали украинцами, но и получили своего рода "патент" на украинство. Так Львов подчинил постепенно идеологически Киев, и продолжал пылать ненавистью к России даже тогда, когда руськие/украинцы между двумя мировыми войнами оказались в руках поляков, относившихся к ним как к людям второго сорта и подвергавшим их всевозможным репрессиям. 

После Второй мировой…

Вторая мировая война привела к включению в состав Советской  Украины Галиции, Буковины, Карпатской Руси, русского Крыма. И Ульянов описывает, как это делалось и тогда, и в первые десятилетия советской власти: "Все сделано путем сплошного насилия и интриг. Жителей огромных территорий даже не спрашивали об их желании  или нежелании пребывать в соборной Украине. Участь карпатороссов, например, просто трагична. Этот народ, веками томившийся под мадьярским игом, выдержавший героическую борьбу за сохранение своей русскости и ни о чем, кроме воссоединения с Россией и возвращения в лоно русской культуры не мечтавший, лишен даже прав национального меньшинства в украинской республике - он объявлен народом украинским. Русская и мировая демократия, поднимающая шум в случае малейшего ущемления какого-нибудь людоедского племени в Африке, обошла полным молчанием факт насильственной украинизации карпатороссов. Впрочем, не при таком же ли молчании прошла лет сорок пять тому назад принудительная  украинизация малоросийского народа? Этот факт затерт и замолчан в публицистике и в истории. Ни простой народ, ни интеллигенция не были спрошены, на каком языке они желают учиться и писать. Он был предписан верховной властью. Интеллигенция, привыкшая говорить, писать и думать по-русски и вынужденная в короткий срок переучиваться и перейти на сколоченный наскоро новый язык, - испытала немало мучений. Тысячи людей лишились работы из-за неспособности усвоить "державну мову"… 

Для чего написана эта книга?

Книга жизни историка Николая Ульянова заканчивается на большевистском периоде истории Украины, от которого эта страна теперь стремится всячески освободиться, уничтожая память о прошлом: свергая памятники своему создателю – Владимиру Ленину и его соратникам, переименовывая улицы и города, разрушая науку и экономику, доставшуюся ей от России/СССР. И поскольку Европа Украине указывает на дверь, а с Россией она разругалась сама, забывшим о своей русскости украинцам придется заглянуть в себя и решить, кто они – жители Малой, исконной Руси, "откуда есть пошла Русская земля", или манекен, в который вдохнул жизнь или что-то похожее на жизнь злой волшебник. Но чтобы это прозрение состоялось, украинцам надо понять, что в истории южнорусского края было не так, что надо сделать для исправления ошибок и для того, чтобы снова стать русскими. Для этого и написана эта книга.