«Курск»: Трагедия и память

Гибель «Курска» резанула по живому.

Хотя, казалось бы, именно тогда, в августе 2000 года, для этого не было каких-то особенных оснований. Конечно, если не считать родных и близких.

Да, звучит несколько цинично. Но лишь на первый взгляд.

Повторюсь, год 2000-й. Идёт вторая чеченская. Идёт лучше, чем первая, но всё равно – каждодневная кровь, каждодневные смерти, разрушения, большие и малые трагедии. И одна общая трагедия на всех: Россия, её армия ведут войну на собственной территории. С частью собственного народа, оказавшейся в тенетах исламистского фашизма и готовой совершенно убеждённо проливать чужую и свою кровь за торжество саудовских ваххабитов и фанатиков возврата в религиозное средневековье.

Вот она, истинная трагедия! – страна, первой вышедшая в космос, с напряжением всех сил отбивается от средневековых морлоков! И гробы с «двухсотыми» расходятся по России в куда больших количествах, нежели 118 погибших на «Курске»…

А ещё больше жертв – от только что, всего два года назад, прошедших свой пик в дни так называемого дефолта либеральных реформ. Давно похоронены первые ими убитые – те, что не перенесли «шоковую терапию» и, распродав всё, что имели, угасли от физического – тоже как в Средние века – голода. Ушли под могильные холмики и вторые – те, что всю жизнь отработали на ставших вторым домом заводах, а когда те остановились в восторге и амоке разграбления – просто пришли с последней смены, легли на старенький диван, отвернулись к стене и – умерли. Упокоились под мраморными саванами бандиты и их жертвы – нередко тоже бандиты, только другой «специальности», те самые, что пустили на поток разграбление заводы и КБ, научные институты и коммунальное хозяйство.

Сколько их – нас! – легло тогда в сыру землю? Сравнить ли с «Курском»?

И ещё двухтысячный год. Над Россией – над всей, во всём её историческом понимании и протяжении – словно вечное солнечное затмение. Как началось с доживающего сегодня последние дни Горбачёва, так и закрывало тьмою аварий и катастроф всю страну. Словно нарочно два поезда встречаются в низине, заполненной газом из протекающего газопровода. Искра – и вот уже два факела пожирают вагоны с заживо сгорающими сотнями людей. Сталкиваются и тонут корабли, падают самолёты, взрываются оружейные склады. Путч один, путч другой. Резня на рынках и в горах. Города, захваченные местными мафиями.

И над всем полутрезвый – когда не полностью пьян – президент, управляемый собственной дочерью, а та управляется всесильным олигархатом. Беспредельно наглым, беспредельно циничным, потому что знает, что и в самом плохом для него варианте с Израиля выдачи нет. Как и с Лондона…

Мурманск. 29 октября 2001 г. В Росляковском доке продолжаются работы по расчистке завалов на атомной подлодке «Курск» и поиску тел погибших подводников. Фото: Фото Семен Майстерман /ТАСС

Что на этом фоне – «Курск»? А ведь резануло…

Трагедия на дне. И на дне души.

А ведь надо добавить ещё одно. Тоже где-то циническое.

Кто такой военный? Вот если по гамбургскому счёту, то это человек, в производстве национального продукта не участвующий. Слово «нахлебник» отвергнем как обидное, но, в сущности, военный действительно содержится за счёт народа. Он не зарабатывает свой кусок хлеба. Он его получает даром.

Но! Не каждый, как мы знаем, решается на такой дар. Потому что за него военный отдаёт народу не труд свой, но – жизнь. Принимая присягу, он становится всегда – всегда! – готовым по приказу своего правительства выйти и – «не щадя своей крови и самой жизни…».

Иными словами, народ содержит свою армию, чтобы не содержать чужую. А армия в ответ берёт обязательство лечь за народ. И потому жизнь каждого военного отдана народу заранее, после принятия присяги. И если военные гибнут, это – трагедия для близких, но это – в рамках договора между армией и народом.

Но «Курск» – режет.

Почему так?

А потому, скорее всего, что гибель могучего (хотя конструкционно и неудачного) подводного крейсера показалась тогда вершиной – нет, точнее, дном! – всего того, что было пережито страною за 90-е годы. Символом, горьким памятником на могиле умирающего в грязи общества. Гибель моряков, случайная, нелепая, обусловленная не в последнюю очередь той самой неудачной конструкцией лодки, произошла не на фоне побед или хотя бы движения вверх. Нет, при виде обшарпанных, холодных панельных убожищ, куда они должны были вернуться после плавания, при взгляде на тогдашнюю пустоту в карманах и душах, на беспросветную, как полярная ночь, жизнь даже элиты русского военного флота, – само собою в сердце стучалось понимание, что – да, не вверх движение. А на дно. И упавшая на дно подорванная по неизвестной причине лодка сама по себе служила символом подорванной, лёгшей на дно страны…

Мы, каждый тогда, кроме клинических либералов и идиотов, увидели в этой лодке Россию, а в погибших моряках – себя.

И дальше эта символика только нарастала. Взрыв, смявший слабые переборки вплоть до третьего отсека, именно потому, что на крепости переборок конструкторы или те, кто ими командовал, решили сэкономить, – это подсознательно каждый примерил на себя. Гибель К-141 «Курск» – гибель лучшего корабля 7-й дивизии, который не смогла спасти вся мощь флота и страны, – это каждый примерил на себя. То, что в России не оказалось даже спасательного оборудования, способного помочь экипажу, где пять боевых частей из семи имели звание «отличных», и на помощь пришлось звать спасателей из враждебного блока НАТО, – это каждый примерил на себя. И то, что оставшиеся в живых моряки не смогли открыть заклинившую крышку аварийно-спасательного люка (опять конструкция!), – это уже примерялось на всех, на всё общество. И когда один из матросов стал выстукивать сигналы SOS и на разыскивавшем подлодку крейсере «Пётр Великий» эти сигналы слышали, но не придали им истинного значения, – это тоже примерялось на общество, на народ.

Фото: www.globallookpress.com

И записку капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова со словами:

Ольга! я тебя люблю, не переживай сильно… шансов похоже нет, % 10-20… Всем привет, отчаиваться не надо,

– её тоже каждый примерил на себя. И на свою семью. Вот это тогда и резануло всё общество.

Оно вдруг ощутило себя вместе с «Курском» – на дне. И вместе с моряками. Когда до спасения не погибших при взрыве – всего каких-то несчастных 108 метров. Но некому их преодолеть. Не способна на это вся твоя армия и вся твоя страна!

И даже тело твоё поднимет потом на поверхность враг… И вот сегодня…

А вот сегодня, вспоминая о той трагедии и несчастного «Курска», и несчастной той страны, мы – столь же честно заглянув в себя! – трагедии ведь уже не ощущаем.

Да, время лечит – точнее, оно затягивает раны. Но оно не затягивает памяти. И мы, сегодняшние, помним ту аварию. И тех, кто в ней погиб. И страну нашу тогдашнюю. И себя тогда.

И мы видим, как далеко мы ушли от всего того. Мы поднялись с того дна. Мы спаслись. Сами.

Враг нам, правда, опять помог. Особенно в последние годы. Своей ложью, своей бесчестностью, своими санкциями, своими попытками вернуть нас на то дно, с которого мы поднялись. Что же, это была действительно помощь – помощь в прощании с последними иллюзиями относительно Запада.

Но поднялись мы сами. Шторма не кончились, но теперь Россия ведёт свой курс через них без дыры в первом отсеке. И с адекватным и профессиональным командованием во втором.

И остаётся лишь одного не опасаться. Тогда президенту, полгода только проведшему в «центральном отсеке» страны, не рассказали, оказывается, всех подробностей происшествия. «Она утонула» – это был не цинизм Путина. Это было всё, что главе страны позволили знать о катастрофе. И очень хочется надеяться, что сегодня центральный пост России имеет полную информацию обо всём, что необходимо для безаварийного курса страны сквозь нынешние бури.