Депутат Госдумы о причинах оставления Херсона. Честный рассказ Александра Бородая об СВО

Хитрые закулисные сделки

Царьград: Александр Юрьевич, 2–2,5 месяца назад, ещё до объявления частичной мобилизации, мы с вами общались, и вы сказали, что сейчас нам необходимо призвать 300–400 тысяч человек. Вот, недавно было объявлено о завершении набора 300 тысяч мобилизованных. Понятно, что сейчас не все они прибыли на фронт, значительная часть ещё проходит подготовку. Но можно ли в настоящий момент подвести определённые итоги? Что дала нам мобилизация к настоящему моменту?

Александр Бородай: Как и ожидалось, мобилизация дала увеличение численности личного состава на фронте. Процесс ещё идёт, и идёт очень и очень постепенно, что, честно говоря, хорошо. Потому что мобилизованных сразу на фронт отправлять нельзя. Более того, из них нельзя ни в коем случае формировать отдельные части и тем более бросать их в боевые действия. Потому что это приводит к тому, что эти части рассыпаются, а мобилизованные понятия не имеют о том, что такое современная война, даже если кто-то из них ранее был участником боевых действий.

Если просто бросать свежие части из мобилизованных на фронт, то это приводит к неоправданным потерям в личном составе. Понятное дело, что их надо добавлять в части, которые уже имеют реальный боевой опыт на этой войне. Потихоньку это происходит. Да, была масса ошибок, была масса проблем. Если учитывать, что военкоматы у нас давно являются фактически гражданскими организациями, ожидать того, что мобилизация пройдёт абсолютно гладко, даже вот такая, небольшая, конечно, было бессмысленно.

– На ваш взгляд, чем были вызваны эти ошибки? Тем, что необходимо было срочно стабилизировать фронт, направляя туда личный состав?

– Ну это так, вежливо. Всегда надо стабилизировать фронт. Настоящему генералу, как только у него появляется личный состав, всегда хочется кого-то атаковать. И к чему приводят эти атаки, генералы часто не думают. Тем более что они тоже очень часто меняются. У них есть своя ротация. Генералы в последнее время в некоторых соединениях меняются с такой нездоровой стремительностью, что не успеваешь с одним познакомиться, ан глядь, уже другой сидит. Это местами напоминает какой-то цирк. Смотреть на это иногда бывает просто страшно.

Мне, честно скажу, когда я генералов в последнее время вижу, не всех, слава Богу, но некоторых, вспоминается книга Ярослава Гашека о похождениях бравого солдата Швейка. Помните, там был такой кадет Биглер? Он же планы великих битв прошлого чертил в тетрадочке. У него в тетрадочке были одинаковые планы абсолютно всех великих битв прошлого. Они все были похожи одна на другую. И когда другой герой этого романа, капитан Сальтер, взял у него эту тетрадочку, первое, что он спросил у кадета: Биглер, вы играете в футбол? Вот многие наши генералы – они тоже реально кадеты Биглеры.

– Что это, система мышления такая? Если это система, то её поменять достаточно сложно. С другой стороны, такие ситуации, как нынешняя, как раз открывают окно возможностей, чтобы талантливые люди заняли новые позиции, в том числе и генеральские. Подобные процессы сейчас происходят?

– Да, происходят. Надо сказать, что название "специальная военная операция" довольно оправданно, потому что при войне не бывает такого, что у нас случается при СВО. Например, всех этих хитрых закулисных переговоров, сделок всяких – то зерновых, то аммиачных. Понимаете? Давайте представим себе, что у нас идёт Великая Отечественная война, и мы меняем эсэсовцев на кого-нибудь ещё.

Ну не могло быть такого! А сейчас может быть. Вот у нас такая большая-большая специальная военная операция с реально тяжёлыми боевыми действиями, в которых со стороны противника принимает участие всё то, что мы до этого многие десятилетия называли "цивилизованным миром". И внутри страны до сих пор сохраняется огромная пятая колонна, которая здесь сидит и воняет.

Но это отдельная тема для разговора. А так, да, конечно, процессы идут, и, естественно, армия перетряхивается. А армия всегда была ужасна тем, что это самый тяжёлый, самый медленный бюрократический механизм, который меняется только при самых крайних обстоятельствах. При самых чудовищных.

– Это только у нас так или везде?

– Везде так. В любой армии. Это самая консервативная история, которая только есть, среди всех бюрократических организмов, которые выстраивает любое государство. Любая армия – это самая трудно поддающаяся реформированию часть любой государственной бюрократии. Что в США, что в Буркина-Фасо, что в России. Тут абсолютно без разницы. И только крайние обстоятельства заставляют такую штуку, как армия, меняться. И сейчас эти перемены идут, и, конечно, эти перемены к лучшему, потому что недееспособные, ржавые, старые, лишние части организма отпадают сами по себе. Но, конечно, это всё происходит с потом и, к сожалению, с кровью.

Ну и, кроме всего прочего, есть ещё один маленький, но очень важный аспект проблемы. Это то, что сейчас будет меняться и уже меняется концептуально – понимание того, что такое армия и что такое вообще война. В своё время мы сделали ставку на зарубежный опыт. Мы решили, что нам нужна профессиональная контрактная армия. Компактненькая, высокотехнологичная, цифровизированная… Поэтому самое главное, что нужно офицеру, – это научиться делать презентации в Power Point и других программах.

Cлава тебе, Господи, сейчас все в основном уже поняли, что всё это было туфтой и колоссальной ошибкой. Знаете такой плакат? Обычно на нём изображается красивый, медальный, седеющий мужчина в генеральских погонах, и на него восторженно смотрит ребёночек с дурацким выражением лица. И генерал на него тоже таким же идиотским взглядом взирает. И подпись: "Есть такая профессия – Родину защищать". Вот на этом плакате очень сильно не хватает одной фразы. Надо в скобочках добавить – в мирное время.

Потому что все эти красивые мужчины – точнее, их значительная часть – оказались способны защищать Родину только в мирное время. Они ходят на работу в генеральских погонах, получают, соответственно, генеральские социальные гарантии и блага. Другие ходят в погонах обычного рядового контрактника и получают свой набор социальных благ. Но воевать они не готовы. Воевать по-настоящему, даже если эта война называется СВО, должен русский человек, русский народ, полиэтнический, большой, сложный русский народ, русский мужик. Вот он сейчас и воюет.

И поэтому наши добровольческие отряды – это реально узлы концентрации здоровых армейских сил. Стоит, к примеру, наш батальон, допустим, БАРС-13. А вокруг стоят федералы. В том числе мобилизованные. И появляется какой-нибудь вражеский танк или вражеская пехота. И вот эти мобилизованные, без офицеров, начинают стремительно отступать. По ним, может, даже ещё толком не выстрелили, а они уже отступают.

А наш личный состав, опытный, добровольческий, вылавливает "мобиков", сажает вместе с собой в окопы и говорит: ну что, мужчины, теперь будем воевать. И всё нормально, понимаете. Те же самые "мобики", которые до этого в беспорядке отступали, начинают вместе отлично воевать, великолепно. Потому что у этих самых "мобиков" появляется желание воевать, появляется готовность, появляется понимание, за что они воюют.

Мы все на войне

– Что бы вы передали, пожелали матерям, жёнам мобилизованных, всем родственникам? Им всем хотелось бы услышать слова поддержки.

– А что значит "слова поддержки"? Мы все оказались на войне. Почему они считают, что те, кто воюет непосредственно на фронте – будь то доброволец, кадровый военный или мобилизованный, – находятся в каком-то особом положении? Если войну объявили всей России, значит, вся Россия воюет. На фронте, в тылу, где угодно. Все обязаны делать всё, чтобы победить. В том числе иногда просто терпеть, когда твой муж, сын, брат ушёл на войну. Сжать зубы и терпеть.

– А вот нет терпения, нет понимания…

– А если нет понимания, то значит, и мозгов нет, и чувства самосохранения нет. И порядочности нет, и любви к Родине нет. Но было бы хотя бы чувство самосохранения, потому что если там, на фронте, не будет победы, то может не быть и страны, между прочим. Как говорит один мой товарищ, у нас есть два варианта – или победа, или ничья. Но я напоминаю, что в процессе ничьей могут в живых остаться только пингвины. Да и то не все. Хотелось бы до ничьей не доводить. Поэтому давайте мы как-нибудь поднапряжёмся и победим. 

Закулисные истории

– Александр Юрьевич, вы упомянули, что Херсонская область оставлена нами без военной необходимости. Прокомментируйте этот момент подробнее.

– У меня был батальон на этом плацдарме, я его, правда, в сентябре вывел на отдых, после того как он выдержал 12 дней прямого контактного боя на очень небольших дистанциях. Мы с Ратибором, командиром батальона, вывели 147 человек. Поэтому и обстановку там я, в общем, понимал хорошо. В том числе и то, что плацдарм мы способны удерживать.

Да и Херсон тоже превратили в город-крепость. Более того, и плацдарм, и сам Херсон нам, конечно, были очень нужны для развития наступления в сторону Николаева и Одессы. Для меня очевидно, что это СВО, и там есть всякие закулисные политические истории. И, конечно, мы все увидели красивое представление, где Шойгу спрашивает, а Суровикин ему отвечает, и Шойгу говорит: "Да, для того, чтобы сохранить жизни военнослужащих, мы, конечно, Херсон отдадим".

Почему только сейчас вспомнили про жизни военнослужащих? Под Киевом не жалели их, под Гостомелем, в Харьковской области... Или на этом же плацдарме сколько наших военнослужащих полегло? Много. У меня столько там товарищей полегло. Они за что погибли? И тут они сидят, два красавца-мужчины, в генеральских погонах и говорят: "Надо пожалеть жизни военнослужащих, уходим из Херсона, оставляем". Довольно очевидная ерунда, если честно.

Мы пока всё ещё не воюем, а играем в сложную политическую игру, где военные действия и боевые действия являются частью ходов на сложной, многомерной шахматной доске большой политики. Я не говорю, что это неправильно, я не говорю, что это плохо, я не говорю, что так нельзя делать. Более того, современные войны носят вот такой гибридный характер, так и полагается делать.

И хороший игрок, а я считаю нашего президента Владимира Путина блестящим игроком, так и должен поступать. И он, конечно, не должен выходить перед народом, разрывать на груди тельняшку и рассказывать всё, что знает и думает. И всё объяснять, заодно и иностранным разведкам, и своим оппонентам на Западе. Конечно, так не должно быть. Но понятно, что Херсон мы оставили по политическим или по политэкономическим причинам, а не по военным.