"Дайте снаряды бывшим "вагнерам": Командир отряда "Бастион" рассказал правду о будущем СВО

"Французы африканцев не любят"

– Раньше вы работали в Африке. В чём заключалась эта работа?

– Мы стояли на защите местного населения, они нас очень хорошо принимали и всячески содействовали. Французы африканцев, откровенно говоря, не очень любят. Им было невыгодно, чтобы местное население развивалось, чтобы там было хорошее образование. Мы же, наоборот, этому содействовали. Обучали армию ЦАР – ФАКА (FACA).

– Война в Африке отличается от того, что происходит на Украине?

– Там партизанская война. Боевики, если нападали, то делали засады в джунглях, расстреливали колонны и уходили. Атаковали места, где обычно работали мирные жители, грабили их, разбирали всё, скот уводили. Обычное, не сказать средневековое, но очень запущенное государство.

– Чем они вооружены?

– Байки – боевики из Чада и Камеруна – в основном автоматами Калашникова. А также натовскими гранатомётами с барабанами. Ещё у них были пластиковые мины – вроде британские, которые невозможно поймать металлоискателем.

Африканские боевики в основном вооружены автоматами Калашникова. Фото: David Honl/ZUMAPRESS.com/Global Look Press

"Пообщались по работе, и вот я здесь"

– Почему вы ушли из ЧВК "Вагнер"?

– На тот момент многое обещалось, но не выполнялось. Я ехал на полгода, а застрял там на 22 месяца. Без документов, без прав, без ничего. Когда руководство решило меня вывезти, я и вернулся. Обратно в Африку лететь не хотел, потому что семь раз переболел малярией, было два тяжёлых рецидива. Здоровье сильно потерял.

Я в ЧВК "Вагнер" был с 2014 года. Изначально видел, как она строилась, как всё создавалось. Задумка была правильная, всё делалось как надо. Дмитрий Валерьевич (Уткин), руководитель, много вложил в нас, много чему научил.

А в СДД я с 2015 года, также со дня образования компании, и давно знаю Александра Юрьевича (Бородая), он много нам помогал. После Африки я первым делом приехал к нему. Пообщались по работе, и вот я здесь. Мне сейчас интересно, на должность меня поставили. Тут я больше могу раскрыться, принести реальную пользу.

– Что вы привнесли из старой системы?

– Каждая война – особенная. В той же Сирии всё было иначе. И 2014-2015 годы (боестолкновения в Донбассе) отличаются от сегодняшней ситуации. К каждой войне, к каждому боевому конфликту приходится подходить по-новому, перестраиваясь под новые условия. Многие ребята у нас, например, прошли чеченские кампании – но это было 20 лет назад.

Другая война, другое оружие, всё другое. Сейчас новейшие технологии. И достойный противник. Украинцы очень подготовленные, с такими приятно воевать. Они же такие, как мы. Воины. Они учатся у нас, мы – у них.

"Надеялись, что всё случится быстро"

– В прошлом году многие пережили большое разочарование. Изюм, Херсон... Не было желания уйти, всё бросить?

– Дело в том, что в тот момент я находился в Африке. У нас не было точной информации, мы были без телефонной связи, без интернета. Знали только то, что передавали в штабе. Мы были изолированы. Конечно, все переживали, как там, что там, но конкретики не получали. У нас были данные: мы наступаем, всё хорошо, вот-вот всё закончится и будет снова мир. Мы надеялись, что всё случится быстро, зная нашу армию, количество вооружения...

– То есть вы включились в спецоперацию на том этапе, когда боевой дух у многих упал?

– Ну, когда я пришел в СДД, не сказал бы, что люди были как-то подавлены. Наоборот, все прекрасно понимали, чего они хотят, зачем это нам надо. Все понимали, что нужно побыстрее закончить это всё.

Глава Союза добровольцев Донбасса депутат Госдумы Александр Бородай. Фото: Царьград

"Никто заднюю не включает"

– Как изменился отряд с тех пор, как вы в него пришли?

– Тогда он ещё назывался "Херсон". Задачи были другими. И тактика тоже. Ребята тогда на Кинбургской косе стояли. Когда перешли сюда и меня практически сразу Александр Юрьевич назначил командиром отряда, у нас была договорённость, что я перестрою подразделение под себя, чтобы оно стало сильной боевой единицей. Мы с моим заместителем Дизелем приложили много усилий для этого, ребята помогли. У нас получилось.

Месяц, как я тут командир, уже есть результаты, руководство отметило нашу работу. Мы усилили тренировки, поставили инструкторов, заточенных под современную тактику. У нас сейчас ребята выходят с минимумом потерь, знают что делать. Они психологически, внутренне ко всему готовы. Они не просто мясом заходят, как некоторые – когда глаза бешеные и не понимают, куда идут.

– Взаимопонимание налажено.

– У нас здесь дружный коллектив, все друг за друга, потому что выполняем новые задачи совместно. У нас также есть спецконтингент, и они с нами наравне работают, питаются, живут. За свой отряд скажу – у нас никто заднюю не включает, все готовы работать.

– У вас действительно очень силён коллективизм. Все люди очень разные, очень большой возрастной диапазон. Вы оставите всё как есть или будете что-то менять?

– У нас и задачи разные. Есть "запасные", и если не нужно воевать, они готовят, копают. У меня все задействованы, все работают. Кто-то не выдерживает и уходит или переводится на более лёгкую работу. Ту задачу, что нам поставили, мы практически выполнили.

"До морозов засядем"

– Что произошло в Бахмуте с Евгением Пригожиным?

– Не берусь судить. Насколько сейчас известно, после всех событий было найдено много схронов, именно вагнеровских, в которых было достаточно снарядов. Много оружия сейчас достаётся от них. Скорее всего, Пригожин понял, что конфликт затянется надолго. И понимал, что фланги Бахмута долго будут в огне.

– Какая сейчас обстановка в Клещеевке? Перспективы?

– Сейчас начнутся дожди, грязь. Пока всё не замерзнет, мы будем сидеть в окопах. И украинцы тоже. Потому что такая территория. Масштабных наступлений не получится: там все выжжено, все перегорело, земля как луна, сплошные кратеры. Какое-то время, пока не начнутся дожди, всё будет вялотекуще. А вот потом у противника, например, квадрокоптеры не смогут летать, потому что погодные условия не позволят.   

– Клещеевка в настоящий момент – это некая серая зона. Кто-то сейчас пойдёт в наступление или мы уже засядем там?

– До морозов засядем, если, конечно, наши руководители не договорятся о каком-то перемирии. Это мое мнение. И чуйка говорит, что вот-вот, совсем скоро всё может поменяться.

"Отпечаток остался"

– Почему вы выбрали профессию военного? Что заставляет возвращаться на фронт?

– После первой командировки, ещё в ЧВК, буквально на два года меня хватило, я отправился в Сирию. Вернулся и через пару лет поехал в Африку. А когда приехал из Африки – тут уже СВО. Понял, что должен быть там. Кто, если не я, как говорится. И даже не отдыхая: подлечился – и сразу сюда.

– "Война бывает первая. И больше не кончается". Человек, который прошёл боевые действия, меняется. Или нет?

– Да нет. Меня родственники поддерживают, понимают. И не сказал бы, что я поменялся. Да, дома говорят, что стал очень спокойным по сравнению с тем, каким был, более рассудительным. Может, конечно, и возраст сказывается. Всё-таки с 2014 года уже достаточно времени прошло, командировок было много. Понятно, что свой отпечаток от них остался, но я бы не сказал, что у меня что-то изменилось в психике или мировоззрении. Как был патриотом своей страны, так им и остался.

В перерывах работал и на гражданке. В Москве был директором по безопасности в страховых компаниях. В принципе нормально адаптировался. Также и в офисе работал. Лично мне ничего не мешало.

"Мустанг" отлично чувствует себя и в офисе, и на передовой. Фото: Царьград

"Потом опять на какую-то хитрость пойдут"

– Скажите, каков противник? Что у него с вооружением, какова тактика?

– Вооружение у них давно натовское. Советское, по-моему, закончилось. У них всё есть – и ракеты, и новые технологии. Мы тоже сейчас догоняем их. Они всё это время готовились, а мы только второй год как раскачались. Сейчас всё пойдёт, у нас нормальные специалисты, новые квадрокоптеры, контбатарейная борьба. Всё у нас потихонечку налаживается.

– Говорят, плод победы созрел, осталось дождаться, когда он упадёт. На ваш взгляд, когда это случится?

– У меня предчувствие, что скоро все сядут за стол переговоров. А потом... Возможно, через какое-то время опять начнётся конфликт. После мирных переговоров они отсидятся и опять на какую-то хитрость пойдут, как было с Минскими соглашениями. Это мы испокон веков всё держим на честности. Если перемирие, то перемирие. Но только мы – перемирие, а они готовятся, наращивают вооружение, переформируются и заново, с новой силой... А мы вечно договариваемся, всё строим на доверии. И получаем.

Если бы не Запад, потери у нас были бы меньше. И давно бы уже договорились и сошлись. Братский народ, они такие же, как мы. Они нормальными людьми были. Не знаю, чего им там надули в уши, как их могли так зомбировать. Они изначально же пошли не против России, а против своего народа, ещё в 2014 году.

Я это видел. Когда во время боя добывали их телефоны, из данных становилось понятно: они прекрасно понимали, что стреляют в мирный народ, в жилые секторы. Поэтому мы обязаны защитить простых людей.

"Дайте снаряды бывшим "вагнерам!"

– А с пленными вы общались, видели их?

– На данный момент нет, не довелось. И смысла не вижу, потому что сейчас другая война. В 2014-2015 годах – да, видел пленных, многие из них пытались откупиться, плакались: я только пришёл, меня привезли. Но когда вскрывали их телефоны, уже нельзя было утаить, как они ненавидят донецких, луганских... Я тогда по Луганщине работал. Туда эти боевики пришли убивать мирных, но при сдаче в плен плакались, чего только не обещали, заверяли, что они больше не будут.

– А сейчас?

– Я лично не сталкивался, не знаю. Могу сказать, что противник подготовлен очень хорошо. Противник достойный.

– Чего бы вам хотелось для своего отряда?

– Хочу, чтобы все вернулись домой, чтобы тот же спецконтингент, который работает наравне с нами, получил амнистию. А для развития отряда – снаряды. Дайте снаряды бывшим "вагнерам"! (Смеется.)