Битва, породившая империю
Куликовская битва – символ русского национального самосознания.
Так сказал однажды тончайший знаток и исследователь этого события, российский историк Александр Журавель. И в принципе, с этим не поспоришь. За более чем полтора столетия до 1380 года, когда состоялась Куликовская битва, русские впервые встретились с монголо-татарами. Было это в 1223 году на реке Калке, и встреча эта закончилась трагично. Русское войско было практически уничтожено – домой с битвы вернулся один из десятка. Погибло и 70 богатырей, среди которых такие знаковые имена как Александр (Алёша) Попович и Добрыня Рязанич Злат Пояс, - знаменитые той эпохи воины, явные претенденты в прообразы известных былинных героев. Точнее, они наверняка влились в собирательные их облики, ибо остались в исторических источниках не только как участники межкняжеских распрей, но и как патриоты общей русской родины. Ведь это ростовский воин Александр Попович предложил – а Добрыня рязанский его поддержал – уйти от погрязших в усобицах своих князей и собрать всю силу богатырскую вокруг Великого князя Киевского, формального к тому времени главы практически распавшегося государства…
Не удалось и таким путём скрепить Русь. И разгром на Калке стал следствием, в частности, её раздробленности: князья спорили о главенстве, дружины их бились порознь, кто-то вообще наблюдал за битвой с другого берега реки – и даже богатыри русские погибли, став заложниками княжеских распрей. И тогда, после сражения на реке Калке летописец с горечью отметил: "С той поры перевелись богатыри на Руси"… Он был не совсем прав, тот летописец. Когда монголы напали снова – в 1237 году, - их снова встретили богатыри-герои, такие как князья Рязанские, как Евпатий Коловрат, неизвестные защитники "злого города" Козельска… Но региональная разобщённость, местечковый эгоизм элит действительно привели к тому, что солнце истории, казалось, окончательно закатилось над Русью.
И хотя вброшенное немцем в XIX веке и восторженно подхваченное русскими романтическими литераторами слово "иго" было фальшивым – Русь, по крайней мере, северо-восточная, не утеряла государственного суверенитета, став лишь вассалом Золотой Орды, - о прежней "светло светлой и украсно украшенной" земле Русской говорить уже не приходилось. Такого запустения и разрухи, такого демографического бедствия еще не было в истории. Разорванная окончательно, униженная данями и раздираемая княжескими сварами, земля наша выглядела лишь частью чужой державы. А когда Орда при хане Узбеке в 1320-х годах начала принимать ислам, прежней православной Руси, казалось, оставалось доживать последние годы…
Поэтому можно лишь представить себе восторг и надежду, с которой русские люди восприняли победу над Ордою на поле Куликовом! Нет, известный рекламный ролик не совсем прав, когда в нём звучат слова: "Они никогда не побеждали монголов…". Побеждали, и совсем недавно: в 1378 году на реке Вожа московское войско разгромило большой карательный отряд ордынцев под командованием мурзы Бегича, направленный на Русь тем же Мамаем. Но то была лишь воинская победа. С князем же великим Дмитрием Ивановичем на битву вышла вся земля. Вышла отстоять своё право на свободу и жизнь.
И победа была бы здесь достижением общенациональным – как, впрочем, и поражение, которое обрекало Русь на гибель и раздел между сильными врагами. Именно так стал вопрос после того, как князь Московский Дмитрий Донской публично отказался от послушания Орде. Тогда не хан ордынский, но её фактический правитель Мамай решил дать ярлык на великое владимирское княжение Михаилу Александровичу Тверскому. Дмитрий Иванович Московский заявил на это ордынскому послу Ачихоже: "К ярлыку не еду, князя Михаила на княжение в землю владимирскую не пущу, а тебе, послу, путь чист". То есть – заявил о своём выходе из вассалитета Орде и полном государственном суверенитете, если говорить в современных понятиях. Поэтому Мамай, обстоятельно подготовившись и собрав под своими знаменами огромную силу из союзников, вассалов и наемников, шёл карать. За поражение на Воже, за попытку выйти из ордынского вассалитета, за отказ от выплаты дани, но главное – за крепнущую перспективу кристаллизации вокруг дерзкой Москвы единого русского государства, скрепленного православной верой.
При этом Руси, строго говоря, как таковой не было. Точнее, это было понятие экзистенциальное, но не практическое. На практике Русь была разделенной на две большие части – Владимирскую, с одной стороны, и прочую, делившуюся в то время между Великим княжеством Литовским и татарами – с другой. Если первая ещё несла символы изначального, Рюриковского суверенитета, то вторая уже растворилась в Литве. Литва тоже билась с татарами и даже победила их в битве при Синих Водах – но она же забирала себе и призы в виде русских земель, присоединяя их к себе и заменяя их государственность своею.
Но и Владимирская Русь не была единым государством. Москва усилиями отца, деда и прадеда Дмитрия стала к 1380 году сильнейшим княжеством на этом пространстве, но – именно княжеством, одним из многих. И прочие княжества жестоко конкурировали с нею – как за главенство во Владимирской Руси, как Тверь, Нижний Новгород, так и в борьбе с внешних позиций – как великий князь Рязанский Олег. Следовательно, Дмитрий, выходя на свой "последний и решительный", брал на себя ответственность не только за своё княжество, но и за другие, в том числе и на тот момент недружественные Москве.
И вот в ходе Куликовской битвы – и в результате победы в ней, конечно, - произошло важнейшее в государственной истории России событие: Россия началась. Как кто-то хорошо сказал, на битву шли москвичи, белозерцы, костромичи, а вернулся с неё – русский народ. Конечно, впереди была ещё долгая борьба за окончательное объединение Руси, и затем – и за воссоединение с временно утраченными территориями, но народная, национальная основа будущей Российской империи зародилась тогда – на поле Куликовом.
В этой связи представляется не самым важным то, о чём до сих пор идут дискуссии среди историков, да и в среде интересующейся историей общественности. Да, "каноническое" поле, определённое по письменным источникам, представляется слишком маленьким для вмещения той массы войск, что называется в тех же письменных источниках – под 150 - 200 тысяч, а то и до 400 тысяч. Есть сомнения в том, могли ли тогдашние возможности логистики просто прокормить такую массу людей и лошадей. Впрочем, известно, что в 1378 году побитый позднее на Воже мурза Бегич вёл на Москву 5 туменов – то есть 50 тысяч бойцов. Мамай, готовивший показательное возмездие два года, точно привёл на Куликово поле гигантскую, хорошо организованную военную мощь.
Даже с датой битвы есть разногласия. Отмечают её и 8 сентября, когда она произошла по старому стилю, и 16-го, как должно быть по новому (хотя формально - не должно, ибо не было тогда ещё григорианского календаря), и 21-го, на которое назначен соответствующий день воинской славы (тоже из-за пересчёта на новый стиль, но другим способом). А историк Александр Журавель доказал, что произошла битва и вовсе не 1380-м, а в 1379 году – летописцы неправильно совместили разные календари. На самом деле эти детали не столь важны. Всем действительно имеющимся загадкам можно найти логичные и правдоподобные объяснения. Переодевание вождя могло быть сделано с целью вселения уверенности в своё войско: что, князя, говорят, убили? – неправда, князь в доспехах простого воина где-нибудь рядом бьётся! Не найдено массовых захоронений на поле? – так их и на Бородинском поле нет, и на Калке проклятой; да и вообще – своих павших развезли по погостам, а трупы врагов птицы поклевали, звери растащили… Нет остатков доспехов и оружия? – да кто ж в здравом уме такую ценность на поле оставит, коли само поле за тобою?
В общем, это действительно детали, которые никак не затеняют главного: битва была, и была победа, и с этой Победы начался рост могущества российской державы. "Слово о погибели Русской земли" утеряло актуальность: на Руси вновь появились и уже больше не переводились богатыри…
Ещё одно важное, возможно, важнейшее слагаемое российской государственности явило себя в Куликовской битве – духовное.
Известно, что православной Церкви относительно спокойно жилось под сюзеренитетом Орды. Монголы, язычники были веротерпимы. Они требовали лишь дани и верности. И дани верностью. Такую дань Церковь долгое время платила, будучи освобождена от других поборов в пользу Орды. Появлялись, конечно, витии, проповедники-патриоты, которые публично возвышали своё огненное слово против подчинения Орде. Но в целом Церковь, раздираемая распрями под ослабевающей рукой далекого Константинополя, многие десятилетия формально признавала положение, когда на Русской земле правили и дани собирали местные князья, а над ними сидел в Орде законный царь.
Подспудно шла незаметная чужому глазу работа Церкви по идеологическому скреплению фундамента будущего государства, созданию предпосылок для политической централизации новой православной империи. Замирение без конца враждующих князей, отлучение отщепенцев, наконец, уничтожение лествичного права с переходом на прямое престолонаследие от отца к сыну. Особую роль в назревшей политической реформе сыграл Святитель Алексий, митрополит Московский. Он же, не только правдами, но, надо признать, порой и неправдами, обеспечил централизацию земель русских вокруг Москвы. Взял под свою опеку внуков Ивана Калиты – малолетнего Дмитрия и его двоюродного брата Владимира, десятилетия спустя возглавивших объединенное русское войско на Поле Куликовом. Именно заботами и волей митрополита Алексия укреплялся союз русских княжеств, усмирялись нестроения между князьями, нередко при помощи неоспоримого авторитета Сергия Радонежского, выступавшего посланником Алексия Московского в самых трудных случаях и особо глубоких конфликтах. В результате влияние и власть Великого князя Дмитрия были подняты на историческую высоту. Такую, что на призыв Москвы встать вместе против захватчиков впервые явилось большинство князей русских с дружинами и ополчением своими. Сам Святитель два года не дожил до торжества дела всей жизни – победы Руси над ордынскими войсками. А Великий князь, не питавший симпатий к назначенному помимо его воли преемнику Алексия Московского – митрополиту Киприану - обратился напрямую к Православию, к олицетворению веры Сергию Радонежскому. Обратился за благословением на святое дело – защиту земли своей. И преподобный Сергий осенил князя и воинство русское своим благословением. И иноков своих – Пересвета и Ослябю - послал на битву, которая стала, таким образом, священною. Битвой за веру она стала.
И что же произошло в итоге? А то, что православие непосредственно вплелось в саму основу государства. После Куликовской победы оно, государство, могло быть в самых разных, в сколь угодно сложных отношениях с церковью как институтом – но Православие стало его духом. Его совестью. Душою, наконец. И эта душа затем проявляла себя в сложнейших испытаниях, приходившихся на государство Российское, - увещевала Ивана Грозного проявлять милосердие, собирала ополчение во времена Смуты, призывала к стойкости против врага во все времена.
И, наконец, третье важное обретение сделал русский народ в результате Куликовской победы. До битвы никто не знал, чем она закончится. И в победе, надо полагать, до конца не был уверен никто (помните? – "они никогда не побеждали монголов, и отцы их никогда не побеждали монголов…"). Но на бой вышли воистину всем народом. В одном строю стояли и князья, и холопы, и профессиональные воины, и ополченцы, и бояре, и крестьяне. В одном строю и погибали, и бояре с князьями ложились так же, как и простые смерды. И после битвы Дмитрию Донскому донесли о гибели 500 бояр. Из 40 князей и княжат лёг каждый четвёртый…
Словом, битва была народная, и чашу смертную испили общую. И были в нарождающемся народе империи не только русские. Литовские князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, татарский «царевич» Серкиз, да и автор победоносной куликовской стратагемы - воевода Дмитрий Михайлович Боброк Волынский сражались в едином войске русском, заложив для своих потомков традицию вставать за други своя против общего врага. Пришедшая «одна на всех» долгожданная победа вызвала небывалый подъем духа народного, общенациональной культуры, которая уже окончательно переросла и больше никогда не вернулась в рамки отдельных княжеств.
Победа на излучине Непрядвы и Дона породила великие имена, великие творения со своим, неповторимым, одухотворенным, устремленным ввысь, наивным и глубоким взглядом на мир, на человека и его предназначение. Андрей Рублев, Даниил Черной, Феофан Грек, застывшая музыка в простых линиях посвященных победе храмов в Москве, Владимире, Нижнем Новгороде, Коломне, Серпухове, новгородской, рязанской землях, Звенигороде, Пскове, мощная волна в русской литературе, открытая циклом былин, «Сказанием о Мамаевом побоище», «Задонщиной», «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Иоанновича». В новом эпосе явились новые славные имена, новые герои. Уже год спустя после Куликовского одоления канонизирован, пусть поначалу лишь во Владимирской епархии, великий защитник России - князь Александр Невский.
Потом были другие победы, величайшие национальные испытания, бедствия и взлеты. Но все они были уже общие, русские, и на всех лежал отсвет той, первой общенациональной победы, которая, по выражению Карамзина, «еще не прекратила бедствий России, но доказала возрождение сил ее».
